Дайан Эбботт, однако, пришла к нему уже с семьей — точнее, с дочерью Дриной, которую Де Ниро официально согласился удочерить. Эбботт не бросила и свою карьеру, продолжая пребывать в своих амплуа певицы и актрисы.
К тому времени, как «Таксист» был показан в Каннах, Де Ниро уже становился звездой года. Теперь он должен был забыть о сцене, о театре — это время прошло. Но, не считая надменного обращения с прессой, он вел себя далеко не как звезда.
Де Ниро переехал в Голливуд, но поселился в доме всего с тремя спальнями и который был арендован, а не куплен. Он ездил на хорошей машине, но и она была арендована (как он объяснял, ради экономии на налогах). Гардероб его не состоял из вещей, сшитых знаменитыми модельерами, отнюдь. Одежды у него было немного, в основном костюмы, в которых он и появлялся в фильмах… Воспоминания о материальных трудностях, перенесенных в детстве, еще долго будут определять его отношение к деньгам.
Сценарист Джеймс Тобак, к примеру, вспоминает, что они с Де Ниро вместе ездили на такси для экономии, когда жили в Нью-Йорке. Тобак написал сценарий для фильма «Игрок», режиссером которого должен был стать Карел Рейз. Де Ниро хотел получить главную роль в этом фильме, и все были уверены, что он получит ее. Но как и в случае с «Крестным отцом», из-за этого Де Ниро потерял другую роль. И Тобак вспоминает, что каждый день Де Ниро ездил требовать неустойку, причем всякий раз просил у водителя чек, чтобы запротоколировать все свои затраты на проект…
У Де Ниро образовалась небольшая передышка, но этот момент напоминал старт космического корабля, когда двигатели уже полыхнули огнем, но ракета еще стоит на земле, перед тем как ринуться в просторы космоса… Осознавал он это или нет, но в Каннах у него выдался редкий момент полной беззаботности, когда он мог осмыслить свое положение; такой передышки у актера не будет еще очень долгое время…
«Если я потеряю все и не смогу работать, — объяснял Де Ниро свое безразличие к материальным благам, — то что дадут мне все эти предметы? Я видел многих людей, которые переусердствовали в этом деле. И когда с ними случается что-то скверное, то они оказываются не в силах что-либо изменить, зато вкладывают деньги в вещи, которые им абсолютно не нужны. Жизнь научила меня, что только когда ты продолжаешь делать и делать свое дело, у тебя что-нибудь получается. Пусть я у них в Голливуде сегодня звезда, но завтра все может поменяться, и я снова стану стараться пробиться в жизни, как в двадцать лет. Единственная разница, что в юности мне нужен был психолог, чтобы помочь разобраться в себе, а теперь уже не нужен».
Де Ниро, казалось бы, ясно заявляет, что с его проблемами покончено. Но нам следует отнестись к его словам с некоторой долей скепсиса. Один хорошо знающий его человек утверждает, что в то время переживания Роберта по поводу сожителей его матери далеко еще не были преодолены…
Канны заставили Де Ниро познать и сладость, и горечь одновременно. Хотя его чествовали как исполнителя в фильме Скорсезе, был показан и пятичасовой фильм Бертолуччи «XX век» с его участием. Реакцию аудитории на эти пять с лишним часов «киноскуки» можно в лучшем случае назвать полным безразличием, а в худшем — открытой враждебностью. Без тени иронии Бертолуччи впоследствии выразится об этой версии фильма, как «о крайне удачном первом монтаже». Тут уж Де Ниро остается только благодарить судьбу за то, что этот первый монтаж занял около двух лет и ему удалось до этого хорошо зарекомендовать себя в других фильмах. Ну что ж, участие в «XX веке» было риском, а актер признает необходимость время от времени рисковать.
«Я с самого начала знал, что иначе мне не стать актером, — говорит он. — И я никогда не испытывал разочарования. Я знал, что если я буду держаться, то заработаю себе на жизнь. Если ты хоть наполовину достоин заниматься своим делом, то в среднем через пять или десять лет ты заработаешь достаточно, чтобы делать что пожелаешь. У меня этот момент настал года три назад. Я еще не сделал столько денег, сколько вы думаете, но я уже в дороге. Если вы не хотите ничем рисковать, то никогда и не испытаете разочарований, но я предпочитаю быть игроком. Кто не рискует, тот не пьет шампанского… Вот почему я чаще сидел без работы, чем был занят».
Теперь Де Ниро котировался в Голливуде, и люди толпились вокруг него, чтобы похлопать его по плечу. Режиссеры пели ему дифирамбы, и даже Джек Николсон и Марлон Брандо увидели в нем силу, с которой стоит считаться. Но Де Ниро не задирал нос.
«Я нашел это все очень лестным, но я не хотел быть киноактером в старомодном понимании. Работать звездой Голливуда — это смерть. Со временем ты привыкаешь играть каждый раз одно и то же. И я решил, что самое простое — отказаться от этого. Вся эта атмосфера престижа и делания денег может очень скоро заставить тебя позабыть о том, что же ты, в сущности, делаешь. И мне вовсе не нужно так уж много денег. Мне предлагали крутые деньги за участие в одном фильме, но я отказался. Это было не по мне. Мне не надо денег — таким путем. Вся задача в том, чтобы двигаться вперед и делать с удовольствием свое дело, и честно делать и выражать в своей работе себя».
Де Ниро был необычно говорлив с журналистами, когда сидел на игровой площадке на Райской Скале — местечке для миллионеров — за счет компании «Коламбиа Пикчерс». Еще не скоро он позволит себе снова расслабиться с прессой. Словно он предвидел, что ему не за горами стать звездой уже мирового масштаба, и спешил «оттянуться», пока еще можно.
Он осознавал, что скоро потеряет возможность быть где-нибудь неузнанным. Он уже прочно вошел в расписание голливудского «производства», и все у него было распланировано вперед на два года, когда ему предстояло работать с Мартином Скорсезе. Он уже брал уроки игры на саксофоне для участия в следующем фильме, «Нью-Йорк, Нью-Йорк»; и как только Скорсезе окончательно решил, что из истории жизни выбитого из седла боксера выйдет хороший фильм, Де Ниро стал готовиться к своей главной роли в жизни… Даже находясь во Франции, он знал, что афишами с его лицом обклеена добрая половина американских кинотеатров, и вслух рассуждал о своем новом статусе.
«Я — из Нью-Йорка, и я люблю иногда пошляться и напиться в стельку и чтоб никто вокруг не узнавал меня, — говорил он, лукавя, ведь сама мысль о том, будто такой дисциплинированный человек, как Де Ниро, может «напиться в стельку» на людях, кажется идиотской… — Но в один прекрасный день я увижу, что больше не могу налакаться в баре и дать отвезти себя домой, без того чтобы наутро об этом не кричали газеты. Да, неизвестность — такая штука, которую начинаешь ценить лишь тогда, когда с ней расстаешься».
