Мои товарищи обыкновенно в таких случаях уверяли всех, что едут навестить своих больных родственников; я охотно последовал бы их примеру, если бы не эта несносная корзина. Даже богатая фантазия газетного репортера не могла бы объяснить, зачем брать с собою такую громадную корзину величиною с добрый комод. Я мог бы сказать, что везу больному из Лондона деликатесы, но, конечно, никто не поверит этому и только даром пропадет такой хороший предлог для лжи.
Но не одни только совестливые люди такого мнения о путешествиях по воскресным дням. Да и вы, мой дорогой читатель, найдете их неприятными. Куда девается обычная суета, которой сопровождается каждое путешествие по железным дорогам? Где платформы, переполненные снующим народом, где огромные груды багажа? Куда девались газетчики? Буфеты принимают совершенно другой, печальный вид, и даже буфетчицы становятся еще неприступнее и строже. Наконец, вы достигаете цели своего путешествия и находите, что город как будто вымер. Вы спешите скорее по безлюдным, опустевшим улицам в гостиницу, но там никого не находите; вы отправляетесь в залу и сидите там в ожидании, когда, наконец, появится какое-нибудь живое существо. Приходит коридорный, и вы чувствуете сильное желание броситься ему на шею и рассказать все свои заботы. Вы стараетесь занять его разговором, чтобы он не ушел и не оставил вас одних, но ничего не помогает: на все расспросы он дает вам самые лаконичные, короткие ответы и быстро исчезает из комнаты. Тогда вы отправляетесь гулять по городу. На улицах темно и безлюдно, и вы возвращаетесь домой в гостиницу в еще более печальном настроении, чем вышли оттуда. Вы приказываете подать ужин, но не дотрагиваетесь до него и от нечего делать ложитесь рано спать. Заснуть вы сразу не можете, переворачиваетесь с боку на бок и думаете, какой вам завтра подадут счет; потом засыпаете и видите во сне, что хозяин гостиницы подал вам ужасный счет в 128 фунтов 9 шиллингов и 4 1/2 пенса, за что вы убиваете его на месте и, ничего не заплатив, убегаете из гостиницы в одной ночной сорочке».
Глава XVII
Балаганный театр
Новый театр, который я удостоил своим присутствием, очень походил на балаган. Знай я это раньше, конечно, никогда бы в жизни не принял такого ангажемента. Этот театр только на один градус выше и лучше обыкновенного балагана, о котором я мечтал с самого детства, и теперь сожалею, что не могу подвизаться на его подмостках. Я давно порывался узнать поближе этот самый фантастический и романтический уголок театрального мира, но всегда мне мешали не зависящие от меня обстоятельства. Балаганная жизнь — все равно что цыганская жизнь в Богемии. С общественной и артистической точки зрения, балаган, конечно, находится в самом низу драматической лестницы, но в смысле интереса и приключений он стоит на самом верху ее.
Как бы то ни было, я никогда не гастролировал в балагане и потому нечего о нем много распространяться. Однако театр, в который я поступил и который во всех отношениях был больше похож на балаган, чем на настоящий театр, мне совсем не понравился. Мы останавливались в самых маленьких городках и давали представления в залах или больших комнатах, нанятых для этой цели на несколько дней. Специальных зданий для театра нигде не было, и потому, приезжая в какой-нибудь город, мы мечтали заполучить думскую залу, но так как мечты оставались одними мечтами и думской залы нам не давали, то удовлетворялись большими комнатами или даже деревянными сараями. Все декорации сцены и бутафорские принадлежности мы возили с собою, во всем же остальном полагались на умение местных плотников. Освещение состояло из одного ряда свечей, приклеенных вдоль рампы, а взятый напрокат рояль заменял оркестр. В одном городе мы не могли достать рояля и потому воспользовались любезным предложением хозяина залы и взяли гармонию.
До сих пор я почти не знаком с членами этой труппы, потому что все это такие люди, с которыми никому не желаю иметь какие-либо сношения. Следующие два короткие отрывка из писем достаточно характеризуют эту труппу:
«Дорогой Джим! Я погнался за материей и схватил призрак (я не столько горжусь оригинальностью этого сравнения, сколько меткостью, с которой она характеризует мое настоящее положение). При первой же возможности я брошу эту труппу и приду попытать счастья в Лондон. Мое сильное желание играть роли молодых премьеров тотчас же исчезло с того момента, как я увидел нашу премьершу, как всегда бывает, жену нашего антрепренера. Ты себе представить не можешь, какая это жирная и противная женщина; всегда с грязными руками и ногтями, невыносимо потеющая в течение всего спектакля. Она в три раза толще меня, и если бы публика, перед которой мы играем, обладала хоть малейшей тенью юмора, то наша любовная сцена сделалась бы мишенью всевозможнейших острот и шуток. Вот бы потешилась над нами наша лондонская галерка. Мои руки, когда я обнимаю эту толстуху, достигают только до половины ее спины, а когда мы обнимаемся, то меня совершенно не видно публике, так как она заслоняет меня своей тушей. В одной сцене она падает в обморок и мне надо уносить ее за кулисы. Слава богу, что эту пьесу не часто ставят.
Но как тебе это нравится? Она заявляет, что я играю недостаточно страстно и что, при таких условиях, у меня никогда не будет хорошо выходить роль любовников...»
«….В понедельник я приезжаю в Лондон. Оставаться здесь дольше немыслимо. Положительно не знаю, что и делать; на прошлой неделе я получил всего только шесть с половиной шиллингов, а на позапрошлой одиннадцать; между тем театр дает всегда полный сбор.
Наш антрепренер очень ловкий человек; благодаря своим оригинальным и кричащим афишам он заманивает публику в свой театр и ловко дурачит ее те несколько дней, которые мы остаемся в каждом городе.
Для примера привожу тебе целиком одну такую афишу:
Разрушенная мельница на берегу Мертвого озера.
Грэс Мервин думает, что встретил друга, но находит врага.
Гарри Баддан вспоминает былые дни.
— Отчего ты меня не любишь?
— Оттого, что ты злой человек.
— Так умри же!
Борьба на краю пропасти!!
— Помогите!
— Никто тебе не поможет.
— Ты лжешь, Гарри Баддан, я здесь.
Рука из могилы!! Гарри Баддан находит свою смерть!!!
Вот каковы бывают провинциальные афиши.
Но какие бы деньги ни зарабатывал антрепренер, мы их все равно не видим и не получаем. Он останавливается в лучших гостиницах, а мы должны закладывать последний сюртук, чтобы заплатить за паршивенькую меблированную комнату.
