поскольку агония живого трупа длилась целых два года – как и притворство высокопоставленных чиновников.
Когда настал день его выписки из больницы, 5 февраля 1969 года, дона Мария попросила скорую помощь и врачей сопроводить Салазара домой. Естественно, руководители клиники переспросили:
– Куда?
– К нему домой, – резко ответила экономка.
– Куда именно «к нему»? – спросили чиновники.
– Господа прекрасно знают, где находится его официальная резиденция. В дом, который в Вимиейру, нельзя везти человека в таком состоянии, – сказала женщина.
Президент Томаш позвонил Марселу Каэтану, и тот дал добро на возвращение Салазара в Сан-Бенту.
Доктор Коэлью проконсультировался с Национальной службой метеорологии: когда термометр показал 10 градусов и выглянуло солнце, он приказал машине скорой помощи приехать и забрать больного.
По мнению доны Марии, все должно было снова стать как раньше. Никто – ни врачи, ни медсестры – не должны были открывать великому больному, что изменилось в политической жизни страны: бывшие министры должны были оставаться министрами, губернаторы – губернаторами, начальники ПИДЕ – начальниками ПИДЕ. Америку Томаш должен был приходить и рассказывать ему обо всем, что происходило в Португалии и колониях. В конце концов, Салазар был общим лидером, и каждый был обязан ему тем постом, который занимал. Если страна терпела его четыре десятилетия, она могла потерпеть и еще немного.
Таким образом, эти два года стали образцом самого театрального притворства в истории, организованного политической властью: никто, абсолютно никто так и не сказал Салазару, что его роль отыграна. Напротив, все было сделано для того, чтобы он верил в обратное. Салазар, полуживой и полумертвый, продолжал подписывать бумагу за бумагой, давать советы министрам, жалуясь на отсутствие интереса с их стороны, проводить заседания правительства, давать аудиенции и рассылать депеши во все уголки империи. Его ближайшие соратники продолжали как ни в чем не бывало выполнять те же задачи, что и раньше: показывали ему корреспонденцию, отправляли телеграммы в самые отдаленные уголки колоний, сообщали в ПИДЕ об опасности того или иного противника, на которого указало очередное анонимное письмо, показывали ему инфраструктурные проекты и просили советов о самых разных аспектах жизни страны. А бывший диктатор, находившийся в полубредовом состоянии и напичканный лекарствами, неизбежно влиявшими на психику, был окружен десятками врачей и медсестер. Он получал помощь от Фонда Гюльбенкяна [21], который в то время вкладывал значительные средства в научные исследования. Усилия по поддержанию его жизни были немалыми даже с финансовой точки зрения. Общий счет больницы Красного Креста, включающий счета за операцию, послеоперационный период и дальнейший уход, составил 5,7 миллиона эскудо (в пересчете на текущий момент это бы равнялось более чем 1,5 миллиона евро): эти деньги частями выплачивало правительство – сначала Министерство экономики, а затем государственный Секретариат торговли и Министерство обороны.
По возвращении Салазара в Сан-Бенту во дворце поселился доктор Коэлью: он был рядом ежедневно и ежечасно, скрупулезно записывая каждую деталь, каждую встречу, каждый эпизод этого великого фарса.
Первым посетил Салазара кардинал-патриарх Сережейра, который отметил очевидное улучшение здоровья своего друга. Это случилось 8 февраля. Вскоре последовали и другие встречи: бывшего диктатора навещали президент Фонда Гюльбенкяна Жозе Энрике ди Азереду Пердиган, представители движения португальского интегрализма, которое ставило целью восстановить традиционную монархию, профессор Биссайя Баррету, инженер Жоржи Жардин (к тому времени уже заместитель министра торговли и промышленности), маркиза ди Файял, губернатор Мозамбика Ребелу де Соуза. В ходе каждой встречи Салазар делал заметки и составлял планы, писал об Испании, о возможности возвращения Гибралтара в состав Португалии и о предоставлении автономии Экваториальной Гвинее. Цензура была настороже и не пропускала даже сообщения о здоровье великого больного, написанные доктором Эдуарду Коэлью.
Существование Салазара возобновилось в прежнем ритме – три встречи в день, по вечерам. Некоторые из встреч были записаны на видеопленки, которые показывали бывшему диктатору как якобы выдержки из новостей. То же самое происходило и со сводками радионовостей, сделанными специально для него.
Первая официальная правительственная встреча состоялась 5 апреля – больного посетил министр внутренних дел Антониу Гонсалвиш Феррейра Рапазоте, которого Салазар назначил в августе предыдущего года, уже после того, как перенес удар. Впервые диктатор стал жертвой своего творения – цензуры. Не было опубликовано ни одной заметки о том, что совсем недавно занимало бы первые полосы газет. Сообщение о встрече было опубликовано в Diário de Notícias – вернее, в специальном выпуске, предназначенном для того, кто когда-то был председателем Совета. Этот выпуск, как и другие, Аугушту де Каштру Сампайю Корте-Реал изготовил лично в четыре часа утра в типографии газеты, сардонически улыбаясь. Одна копия – и вперед! Курьер, машина, остановившаяся перед зданием в Сан-Бенту, и чтение: бывший преподаватель из Коимбры и бывший диктатор должен был получить подтверждение своей абсолютной власти.
В апреле ходили слухи о возможном переселении Салазара в охраняемую резиденцию, что исключило бы даже ежедневные консультации с доктором Коэлью. Во время визита министра здравоохранения Лопу де Карвалью было объявлено о предстоящем осмотре больного заслуженным профессором Мерриттом, который уже консультировал Салазара после кровоизлияния в правое полушарие мозга.
Через семь месяцев после сосудистой катастрофы, 11 апреля, американский профессор беседовал с бывшим председателем Совета в течение целых 70 минут. «Это был настоящий инквизиторский допрос», – отметил доктор Коэлью. Суждения Салазара были столь же резкими, как обычно, и касались ситуации на Ближнем Востоке, войны во Вьетнаме, действий Линдона Джонсона, исторической роли генерала Дуайта Эйзенхауэра. Второй визит состоялся 15 апреля. Профессор Мерритт составил для Америку Томаша пессимистический отчет.
Именно в том месяце разразилась бурная полемика по поводу состояния больного из Сан-Бенту. Престижная газета Le Monde написала 8 апреля, что цензура коснулась и Салазара, и это стало последним эпизодом в «маленькой войне» между правительством и профессором Коэлью, который по-прежнему оставался личным врачом бывшего лидера. Парижская газета также цитировала высказывание президента Томаша о том, что Салазар «не может ни понимать, что ему говорят, ни читать». Однако 28 апреля Салазар появился на публике по случаю своего 80-го дня рождения и поприветствовал студентов из Коимбры, среди которых был африканец, внук последнего потомка династии, которая вручила свою страну Португалии. Телевидение подхватило слова старого лидера, обращенные к студентам и тем, кто интересовался его состоянием. Салазар был снят в кресле, перед ним стоял пюпитр, один микрофон справа, другой – спереди. Решение принял президент государственной телерадиокомпании RTP Рамиру Валадау и одобрил государственный секретарь по информации Морейра Батишта – конечно, после того, как Марселу Каэтану дал добро. В тот вечер на главной сцене страны шла постановка, которую Жайме Ногейра Пинту, бывший директор O Século, назвал «второй смертью» Салазара.
Голос Салазара дрожал и звучал неуверенно, бывший диктатор путал слова. В камеру смотрело скорбное лицо человека, побежденного недугом, лицо больного, растерянного, заикающегося старика. Никакого налета макиавеллизма, характерного для его прежних речей, всегда требовавших разъяснений и обращенных скорее к политикам, чем к народу. Это было последнее официальное выступление великого диктатора на телевидении – все остальные не были пропущены цензурой. «Давайте ограничимся тем, что облегчим его страдания», как предложили новые лидеры страны.
Проблема Салазара стала международным вопросом летом 1969 года, когда французская газета L'Aurore отправила своего главного редактора Ролана Фора (позже он станет директором Radio France) в Лиссабон с задачей обобщить новости, выпущенные после внезапной болезни Салазара. Фор уже трижды брал интервью у бывшего диктатора и поэтому был вхож в его окружение в Сан-Бенту – и это при том, что издание Фора не щадило португальскую диктатуру, а сам он беседовал и с противниками режима, такими как Умберту Делгаду и Энрике Галван. Первое его рандеву с Салазаром состоялось в 1962 году при посредничестве Аугушту де Каштру (его газета Diário de Notícias была в некотором роде побратимом парижской газеты). Фор хорошо говорил по-португальски, прожив два года в Бразилии, а Салазар, как известно, обожал французский язык.
В действительности Фор отправился в Лиссабон с намерением взять интервью у Марселу Каэтану после получения разрешения
