К приезду флотских наши пионервожатые затеяли большой пионерский костер. Флотские в накрахмаленных форменках, в бескозырках с отглаженными ленточками, с боевыми медалями и орденами прибыли вовремя к восходу звезды Венеры и созвездия Плеяд. Странным образом они больше обращали внимание не на пионеров, а на пионервожатых. Эти взрослые девушки, собравшись вместе, хихикали на матросов и подбоченивались, как бы демонстрируя свои наряды. У одной из них была на груди брошка-самолетик. Морячина с бронзовой мордой склонился к девичьей груди.
«Вам, кажется, нравится мой самолетик?» — спросила девушка. Морячина хохотнул: «Угадали! Но больше мне нравится его посадочная площадка!»
Девушка зарделась, что было очевидно даже в трепетании костра.
Эту историю нам рассказал Вовк Ассиновский. Он же показал нам мощагу морячину, который в тот вечер танцевал вальс-бостон с хрупкой девушкой. А утром произошла еще одна военно-морская история. Мы пошли искупаться на мостки. Там был ошвартован сторожевой катер ВКФ. Он, очевидно, должен был забрать наших шефов-гостей, которые вчера отбивали чечетку под ритм «Яблочко». Вчерашний любитель «посадочных площадок» стоял по пояс в воде, мылся кусочком дамского мыла. Все мышцы у него играли под тонкими, как спицы, солнечными лучами, пронизывающими еловый лес.
Мы все стояли и, стоя, мечтали о том, чтобы иметь такую же мускулатуру. Он оглянулся и увидел ребят. То есть он увидел и меня, Акси-Вакси. Впрочем, возможно, я для него был только лишь частью группы. Вероятно, он никого не выделил из нашей группы, даже Вовка Ассиновского. Очевидно, он хотел обидеть не нас всех по отдельности, а нас всех как группу. Быть может, как тех, кто еще не вырос к началу войны и не подвергался постоянному уничтожению.
«Ха-ха, — сказал он, похохатывая. — Какие у вас тут пионервожатые податливые!»
Похоже на то, что большинство не поняло смысла его язвительности. Только Ассиновский все понимал, потому что всю ночь подсматривал за пионервожатыми. «Ты, фраер, — сказал морячине наш быстро растущий второгодник. — Я тебя заделаю, сечешь?»
Морячина стал медленно приближаться к нам. Он натягивал тельняшку. Вытягивал ремень с медной бляхой: «А вот я сейчас тебя, пацана, огрею по округлым!»
Вовк отступал, набирая в карманы тяжелую гальку. Не расчитывая на рукопашную, он надеялся на рукометное оружие. И тут произошло еще одно неожиданное событие.
По крутой лесной дорожке, ведущей из нашего плоскогорного лагеря, спустились два уже знакомых персонажа, директор Стручков и физручка Крутоярова. Первый шел уверенными широкими шагами, чуть ли не бежал. Вторая суматошно обегала руководящее лицо, что-то быстро бормотала, как бы стараясь его остановить. Директор удерживал ее здоровою рукой, а также, той же рукою, ритмично подымал тяжелую палку, как будто собирался раздробить чью-то голову.
В это время катер в мегафон затребовал морячину: «Прохоров, на борт!»
Тогда тот запрыгал от камня к камню, взлетел по паре трапов и оказался наконец на борту. Директор было бросился за ним, пытаясь огреть поперек спины, однако катер уже отвалил. Морячина взял у командира мегафон и гулко отбалямбасил последнее приветствие: «Элёк, может, с нами прогуляешься?» Все пятеро шефов-гостей грохнули в хохоте, а Крутоярова скрестила руки на груди и плюнула им вслед.
Стручков с последним отчаянием выдавил из себя еле слышную угрозу: «Завтра вас, козлы, вызовут к адмиралу Миронову!» Катер стал споро уходить к устью Свияги и к тому месту, где еще недавно гуляла большая волна и где мы все чуть-чуть не погибли.
С кривой ухмылкой Вовк Ассиновский начал рассказывать о своей ночной охоте с фотиком «ФЭД». Он боялся, что снимки получились не в фокусе. А жаль: этот сучий прохор заделал трех наших пионервожатых. «Надеюсь, что Крутоярова не в их числе», — аристократически поинтересовался Ратнер. «Напрасно надеешься», — усмехнулся будущий фавн.
Эрос вообще-то постоянно кружил над «Пустыми Морквашами», снижаясь даже к невинному детству. Объяснение в любви называлось тогда «приглашением к дружбе». В пионерлагере эти приглашения принимали особенный, немыслимо романтический оборот, поскольку девочки и мальчики были значительно отделены друг от дружки. Утром мальчишеские и девчачьи отряды выходили на линейку отдельно. Пацаны, нахватавшиеся похабщины в городских дворах, с замиранием сердца следили за мельканием обнаженных колен и юных грудок, тронутых уже возрастными таинственными изменениями.
Изменение сосков очень тревожило пионерское сообщество. У мальчиков, как известно, набухание сосков тоже встречается, но быстро пропадает. Иногда задерживается. Вот у Вадьки Садовского, например, соски надолго застоялись в росте; он даже впадал в отчаяние: а вдруг я превращаюсь в девочку?
Во время утреннего построения на линейке, когда на мачте поднимался красный флаг и старшая пионервожатая провозглашала наш главный лозунг: «К борьбе за дело Ленина-Сталина будь готов!» — «Всегда готов!» — мальчишеские и девчачьи отряды внимательно разглядывали друг друга: с кем дружить, как не ошибиться, найти себе правильный объект для дружбы? Обычно пацаны эдакого спортивно-хулиганского типа вроде бы запросто приближались к своему выбору и небрежным тоном приглашали: «Ленка (Милка, Наташка), айда дружить?» Казанский аристократ, типа Юрочки Ратгера, может быть, спросил бы иначе: «Кира (Рита, Нонна), вы бы не возражали со мной дружить?» Оба типа юнцов, разумеется, в понятие дружбы вкладывали тесные отношения, о которых дворовый футболист сказал бы «я ее зафоловал», а аристократ бы назвал это «прикосновением».
Акси-Вакси целый год после первой встречи в «Пустых Морквашах» думал о Стелле Вольсман. Экое небесное существо! Ведь это о ней сложена была международная морская песня:
…Полюбил за пепельные косы,
Алых губ нетронутый коралл,
В честь которых бравые матросы
Поднимали не один бокал…
Он бродил меж огромных сугробов, за зиму возросших вокруг ледяного парка Глубинное озеро. Это углубленное пространство, зимой превращающееся в естественный каток, что-то очень близкое ему напоминало, но он не мог вспомнить.
Иногда мимо него с шорохом и шухером проносилась «ледяная гопа» таких же, как он, пацанов, но только в накрепко прикрученных кожаными ремнями к валенкам коньках «норвеги». В руках у каждого из такой гопы крутился железный прут, которым можно было убить человека.
Я несчастный пацан, думал Акси-Вакси, я не могу примкнуть ни к тем, ни к другим, то есть ни к профессорским, ни к блатнягам. Вот вообрази, дружище: Стеллка Вольсман согласилась со мной дружить. Вне себя от радости я бегу через всю центральную часть города на Глубинное озеро. Вот ее жилище — пятиэтажный «Дом специалистов» с большими окнами. Я жду ее целый час, и вот она выходит, настоящая «серенада солнечной долины» в конёчках-снегурочках, привинченных к довоенным ботиночкам. Она сердито надувает губки: «Почему же ты без коньков, Ваксилий? А ведь собирались дружить!»
