В общем, он переминался с ноги на ногу, не зная, как ответить на ее вопрос, а между тем глаза ее осветились какой-то симпатичной насмешкой.
«Так что же? Что мы будем делать в свободное от учебы время? Акси-Вакси, друг мой любезный, давай отвечай». — «Ну, знаешь, Стеллка, мало ли что можно делать, будучи в дружбе. Ну, будем разговаривать, задавать друг другу вопросы, ну, наконец, ходить в кино…» Она захлопала в ладоши: «Вот это здорово! Давай ходить на дневные сеансы! Куда, в «Электро» или в «Унион»»?
Мне очень понравилась ликующая Вольсман. Ура, дружба началась! И вдруг эту мою радость задвинули за косяк беспокойство и уныние. Да как я могу приглашать девочку в городские кинотеатры, когда у меня никогда нет денег на билеты? Два главных кинотеатра на центральной улице Баумана с дореволюционных пор, говорят, известны своими шикарными названиями — «Унион» и «Электро». Там были просторные фойе, где перед сеансами играли джаз-банды, а после сеансов, по ночам, там открывались дансинги, где появлялись иногда даже офицеры союзников. Конечно, вся эта роскошь была не для нас, ведь мы были глубоко несовершеннолетними, да к тому же и тотально безденежными.
Осенью я сделал несколько попыток разжиться «таньгой», то есть деньгой. Продал марку Британского Гондураса и купил у барыг несколько пачек папирос «Беломор». Под покровом темноты — в городе еще существовал режим затемнения — я присоединялся к шакальей стае торговцев папиросами, что прыгали возле «дансингов» и орали припевки из каких-то старых песен:
Друзья, купите папиросы!
Подходи, пехота и матросы!
Подходите, не робейте,
Сироту вы пожалейте!
Посмотрите — ноги мои босы!
В первую же ночь меня заприметили там пацаны с Подлужной. Вдруг окружили, начали затаптывать. Бывшие одноклассники, Лёка и Казак, хотели было вступиться — дескать, у этого Факси-Пакси «матуха припухает», — однако их тоже затоптали и отобрали товар.
С огромным фингалом я вернулся домой. Тетка устроила мне выволочку. Она взяла меня за шкирку, хотя я был уже выше ее. Ты что-то сильно куражистым стал в этом году. Ты что, не понимаешь, что должен в этом городе быть тише воды, ниже травы. Тетя Котя пришла из своего Радиокомитета и сказала, что один сотрудник видел меня на улице Баумана. Ты подумай о своих родителях, Акси-Вакси: ведь тебя могут мобилизовать в трудовую армию. В лучшем случае заберут в ремесленное училище. Пообещай, что перестанешь якшаться со шпаной. Я пообещал.
Через неделю мы с Холмским купили ящик чистильщика сапог, две щетки, бархотку, несколько баночек ваксы и несколько связок шнурков. Будем то вместе, то посменно работать на площади Кольцо. Там из трамваев вываливаются толпы черт знает кого, и всякий желает отсвечивать солнце в своих сапожищах.
Чистим, блистим, лакирует
Всем рабочим и буржуям!
Трудящимся за пятак, а буржуям за гуяк…
Теперь у нас всегда будет лишний рупь, чтобы сходить в кино со своей подружкой. Всезнайка Холмский рассказал мне историю первого Рокфеллера. Он тоже был чистильщиком сапог. Трудился возле биржи и стал мультимиллионером. К сожалению, наша история оказалась не похожей на историю Рокфеллера. Несколько часов к нам вообще никто не подходил. Потом окружил целый взвод солдат в башмаках и обмотках. Они сыпали махрой и хохотали похабщиной. Один за другим ставили свои бутцы на нашу шикарную подставочку. Мы попеременно с Холмским старались вовсю. Почистившись, взвод попер куда-то на построение.
«А кто платить будет, красноармейцы?!» — завопили мы.
Солдаты, галдя, перли куда-то, а нас даже не замечали. Мы стали их хватать за ремни, но тут они отпускали нам лишь пенделя в зад и больше nothing. Мы требовали сотню денег и ничего больше, но воины обещали отдать нас мильтонам или комендантским патрулям. Мы перебздели с Холмским и бросились спасать свой профессиональный пункт чистки. Пункт отсутствовал за неимением самого себя. Сидящий в своей будочке потомственный ассириец сочувственно покачал головой и указательным пальцем. Я думаю, что его внучатый племянник как раз и унес нашу установку.
Совершенно пришибленные, мы с Холмским волоклись с шумного Кольца по боковым улицам неизвестно куда. И вдруг обнаружили, что нам навстречу идет трешка подростковых детей вроде нас, в общем, миловидные мордахи: Стелла Вольсман, Натэлла Гибатуллина и Вадик Садовский. Последний давно уже присоседился к дружбе с Натэллкой. Уже в момент встречи на потоке Стремительном О он подкрался к Стеллкиной подруге и предложил ей дружить. Каков мечтатель! Предложение было принято.
Акси-Вакси вдруг заметил, что несколько мрачноватое лицо Вольсман при виде него озарилось чем-то радостным. Он и сам тут просиял.
«Ребя, айдате в киноху!» — предложил Садовский. Оказалось, что мы стоим чуть ли не на ступенях захудалой кинохи «Вузовец». Там никаких предсеансовых оркестров сроду не было. Вообще там ничего не было, кроме довольно вонючего зальца. Однако касса там была и билеты продавала. Продав билеты, она, то есть касса, становилась жестоким контролером только что ею проданных билетов. Особенно она старалась по поводу несовершеннолетних, стараясь побольнее ухватить за ухо или за вихор.
«Не трусьте, мои друзья! — воскликнул Вадик Садовский. — Не трусьте, и «Вузовец» всегда распахнет перед вами свои дружественные двери! Вернее, маленькие дверцы под кинобудкой».
Оказалось, что главным действующим лицом нынче тут выступает друг младости их мятежной, еще довоенный «костя-капитан», гражданин Шранин. Позвольте напомнить, что вместе со своим корешком Бобой Савочко были они по приказу генерал-майора Мясопьянова задержаны и препровождены для зачисления в летную спецшколу. Савочко давно уже трудился и сражался на фронтовых аэродромах, а вот Шранину повезло по части легочного туберкулеза. Обнаруженные в верхушках дырки, а в слюне немецкие бациллы вернули его туда, где он начал свою трудовую деятельность, в кинобудку «Вузовца». Там он, накручивая аппарат, вспоминал младших друзей, а верней, подчиненных по Средиземнодворью, и, конечно, впускал их в жаркую будку, а оттуда в прохладный зал бесплатно, в последний ряд, прямо под туманный луч, в котором, он был уверен, парит множество бацилл.
В тот день крутил он то ли американский, то ли английский фильм «Тетушка Чарли». Конечно, не в том смысле, что комедийную актрису звали Чарли, а в том, что она приходилась тетушкой некоему Чарлею.
«Вот это комедия! Вот это штука! — ахали ребята. — Еще почище, чем «Антон Иваныч сердится!» «А я не согласна. Мне кажется, что наша школа комедий сильнее, — проговорила Вольсон и повернула свой носик к Холмскому. — А вы как считаете, Сергей?» «Знаете, Стелла, — как-то по-взрослому повернулся к ней внучатый племянник какого-то Хлебникова, всезнайка Холмский. — Такие фильмы надо показывать парашютистам за день до высадки».
