если брошу ее, меня будет мучить ее состояние… А, с другой стороны, так делается тяжела эта обстановка, с каждым днем все тяжелее, да еще и Софья Андреевна так тяжело.
Я, признаюсь тебе, жду только какого-нибудь повода, чтобы уйти» [104].
Из «Дневника для одного себя»
Льва Николаевича Толстого
26 октября
Все больше и больше тягощусь этой жизнью. Марья Александровна не велит уезжать, да и мне совесть не дает. Терпеть ее, терпеть, не изменяя положения внешнего, но работая над внутренним. Помоги, Господи.
[27 октября] 25 октября
Всю ночь видел мою тяжелую борьбу с ней. Проснусь, засну и опять тоже. Саша рассказывала про то, что говорится Варваре Михайловне. И жалко ее и невыносимо гадко.
26 октября
Ничего особенного не было. Только росло чувство стыда и потребности предпринять.
Из дневника Льва Николаевича Толстого
26 октября
Видел сон. Грушенька (героиня романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». — В. Р.), роман, будто бы Ник. Ник. Страхова. Чудный сюжет. Написал письмо Черткову. Записал для «О социализме». Написал Чуковскому (К. И. Чуковский, публицист, писатель. — В. Р.) о смертной казни. Ездил с Душаном к Марье Александровне (М. А. Шмидт, единомышленник Л. Н. Толстого. — В. Р.). Приехал Андрей (сын Л. Н. Толстого. — В. Р.). Мне очень тяжело в этом доме сумасшедших. Ложусь.
Из письма Льва Николаевича Толстого В. Г. Черткову
26 октября 1910 г. Ясная Поляна
«Нынче в первый раз почувствовал с особенной ясностью — до грусти — как мне недостает вас…
Есть целая область мыслей, чувств, которыми я ни с кем иным не могу так естественно делиться, — зная, что я вполне понят, — как с вами. Нынче было таких несколько мыслей-чувств. Одна из них о том, нынче во сне испытал толчок сердца, который разбудил меня, и, проснувшись, вспомнил длинный сон, как я шел под гору, держался за ветки и все-таки поскользнулся и упал, — т. е. проснулся. […] Все сновидение, казавшееся прошедшим, возникло мгновенно, так одна мысль о том, что в минуту смерти будет этот, подобный толчку сердца в сонном состоянии, момент вневременный, и вся жизнь будет этим ретроспективным сновидением. […] Вторая мысль — чувство это опять-таки нынче виденное мною, уже третье в эти последние два месяца, художественное, прелестное нынешнее, художественное сновидение. Постараюсь записать его и предшествующие хотя бы в виде конспектов. Третье, это уже не столько мысль, сколько чувство, и дурное чувство, — желание перемены своего положения. Я чувствую что-то недолжное, постыдное в своем положении, и иногда смотрю на него — как и должно — как на благо, а иногда противлюсь, возмущаюсь.
М. А. Шмидт. Овсянниково. 1904. Фотография М. Л. Оболенской, дочери Л. Н. Толстого
Саша сказала вам про мой план, который иногда в слабые минуты обдумываю (об уходе. — В. Р.). Сделайте, чтобы слова Саши об этом и мое теперь о них упоминание было бы comme non avenue (как не бывшее. — В. Р.).
[…] Если что-нибудь предприму, то, разумеется, извещу вас. Даже, может быть, потребую от вас помощи. Л. Т.». [105]
Из письма
Владимира Григорьевича Черткова Л. Н. Толстому
26–27 октября 1910 г. Телятинки
«Очень мне радостно было получить сегодняшнее ваше письмо, в котором вы делитесь тем, что переживаете в глубине вашей души.
Помню‚ как давно выраженное вами представление о здешней жизни как о сновидении меня в свое время прельстило. И с тех пор в лучших состояниях своей духовной жизни, в особенности, когда бывает оттенок утомления от мирской суеты или грусти по ушедшему из этой жизни дорогому существу, — во мне особенно живо и радостно возникает это представление об этой жизни, как о сне, от которого предстоит проснуться. И это не только не вызывает равнодушия к этой жизни, но, наоборот, как-то помогает отличить то, что в ней есть наиболее важного и существенного.
Вы просите меня писать о себе. Я нахожусь сейчас в таком душевном состоянии, которое можно определить словами „на распутье“. Могу распуститься и могу подтянуться. Сильного духовного содержания еще нет, но нет и апатии, спячки. Если возьму себя в руки и буду держать себя в руках, то, судя по прошлому опыту, во мне может возобновиться духовный подъем. Этого желаю и об этом молю Бога. […]
Л. Н. Толстой. Кочеты. 1910. Фотография В. Г. Черткова
В. Г. Чертков. Художник М. В. Нестеров. 1890
Очень, очень благодарю вас за ваше сегодняшнее письмо. Все ваши письма мне дороги, но такие, в которых вы говорите о том, что переживаете, — особенно дороги.
Очень надеюсь, что вы успеете, хоть конспектно, записать содержание ваших слов. Сделайте это хоть в письме ко мне, чтобы не отнестись к своему изложению слишком требовательно» [106].
Из дневника Александры Львовны Толстой
26 октября
«Вчера вечером хорошо было. Сережа был очень мил, кроток, с отцом ласков, играл нам, но, как всегда, конфузился, забывал, останавливался…
Ночью, как мне сегодня сказал отец, мать приходила спрашивать его, что ему пишет Галя (жена В. Г. Черткова. — В. Р.). Отец сказал, что не помнит. Она была опять встревожена. Нынче утром я встала рано, вышла гулять, кажется, девяти еще не было, встречаю мать, одетую в пальто, стоит и что-то говорит Андриану, кучеру.
— Что ты так рано? — спросила я ее.
— А ты почему так рано? — ответила она мне вопросом же.
— Да я каждый день так.
— Андрюша (сын Л. Н. Толстого. — В. Р.) приезжает, я посылаю за ним сейчас в Тулу.
Сердце у меня упало. „Не было печали“, — подумала я про себя.
Утром отец писал письмо Чуковскому (К. И. Чуковский, молодой писатель, журналист. — В. Р.) о смертной казни, написал письмо бате (В. Г. Чертков. — В. Р.), упоминая между прочим о возможности своего ухода из дома к Новикову. Я утром переписала все, что было из его дневника, многое привела в порядок, написала письма. На душе хорошо, хорошо, главное, от этой близости с отцом, которую чувствую каждую минуту в нашей жизни.
После завтрака я ушла одна пешком к Черткову. Выходя из деревни, я встретила Булгакова (В. Ф. Булгаков, секретарь Л. Н. Толстого. — В. Р.), он шел так же, как и я, с зеленой папкой под мышкой.
— Как дела? — спросил он меня.
— Беда, Андрей приезжает
Он рассмеялся:
— Брат приезжает — это беда.
— Да что же делать, — ответила я, — ну прощайте, — и я пошла.
Ч. (Чертков. — В. Р.) и Галя, как всегда, были ласковы со мной, я чувствую, что привязываюсь к ним все больше и больше.
Когда я вернулась от Ч., Андрей уже приехал. Признаюсь, немного билось сердце, было жутко и неприятно.
Вошла мать.
— Андрюша, у вас еще не был?
— Нет.
— А ведь
