фронте, и государь находил свое присутствие в Ставке излишним. Он получал каждый день к вечеру сведения по прямому проводу. В биллиардной государя были военные карты; никто не смел входить туда: ни императрица, ни дети, ни прислуга. Ключи находились у государя. Когда начались снежные заносы, вопрос о продовольствии и у нас сильно волновал их величества.
В это время великий князь Александр Михайлович писал письмо за письмом, требуя видеть государыню для личных объяснений. Писал он и великой княжне Ольге Николаевне о том же. Императрица сперва не хотела принять его, зная, что начнется разговор о политике, Распутине и т. д. Кроме того, она заболела. Так как великий князь настаивал на свидании, то государыня приняла его, лежа в кровати. Государь хотел быть в той же комнате, чтобы в случае неприятного разговора не оставлять ее одну.
Дежурным был в тот день флигель-адъютант Линевич. После завтрака он остался с великой княжной Татьяной Николаевной в кабинете императрицы, в соседстве со спальней государыни, во время приема их величествами великого князя на тот случай, если бы ему понадобилось кинуться на помощь государыне: так обострились отношения великих князей к ее величеству. Нового великий князь ничего не сказал, но потребовал увольнения Протопопова, образования ответственного министерства и устранения государыни от управления государством. Государь отвечал, как рассказывал после, что, пока немцы на русской земле, он никаких реформ не будет проводить. Великий князь ушел чернее ночи и, вместо того чтобы уехать из дворца, отправился в большую библиотеку, потребовал себе перо и чернила и сел писать письмо. Дежурный флигель-адъютант не покидал его. Великий князь заметил ему, что он может уходить, на что последний возразил, что обязанность дежурного флигель-адъютанта – оставаться при великом князе.
Князь писал долго. Окончив, он передал письмо на имя великого князя Михаила Александровича и отбыл.
На другой день приехал ко мне герцог Александр Георгиевич Лейхтенбергский. Взволнованный, он просил меня передать его величеству его просьбу, от исхода которой, по его мнению, зависело единственно спасение царской семьи, а именно: чтобы государь потребовал вторичной присяги ему всей императорской фамилии. Я ответила тогда, что я не могу об этом говорить с их величествами, но умоляла его сделать это лично. О разговоре государя с герцогом Александром Георгиевичем, одним из самых благородных людей, я узнала от государыни только то, что государь сказал ему: «Напрасно, Сандро [53], ты так беспокоишься о пустяках! Я же не могу обижать свою семью, требуя от них присяги!»
Еще один человек предупреждал о той грозе, которая вскоре разразилась над головами их величеств. Это – некий Тиханович, член Союза русского народа, который приехал из Саратова. Он стучался повсюду и, не добившись ничего, приехал в мой лазарет; он был совсем глухой. Он умолял меня устроить ему прием у их величеств, говоря, что привез доказательства и документы насчет опасной пропаганды, которая ведется Союзами земств и городов с помощью Гучкова, Родзянко и других в целях свержения с престола государя. К сожалению, государь мне ответил, что он слишком занят, но велел государыне принять его. После часового разговора с ним государыня сказала, что она очень тронута его преданностью и искренним желанием помочь им, но находит, что опасения его преувеличены.
Чтобы немного отдохнуть от монотонности и развлечься, их величества пожелали услышать маленький румынский оркестр, который понравился им в одном из лазаретов. Я раза три приглашала их вечером к себе. Сюда приходили и их величества. По их приказанию я пригласила на концерт также герцога Александра Георгиевича Лейхтенбергского, дочерей графа Фредерикса, Воейкову и Эмму, мою сестру с мужем, Лили Ден, некоторых флигель-адъютантов и других лиц. Все мы с удовольствием слушали красивую игру румын, особенно же были довольны государь и великие княжны. Сидя между их величествами, помню, как я испугалась, когда увидела, что государыня обливается слезами. Она сказала мне, что не может слушать музыку, что душа ее полна необъяснимой грустью и предчувствием. Наши три безобидных вечера подняли в петроградском обществе бурю злословия – во дворце происходили, по их словам, «оргии»!..
Вероятно, все же государь отчасти тревожился о своем семействе, когда высказывал сожаление, что в Петрограде и Царском Селе нет настоящих кадровых войск (в Петрограде стояли резервные полки), и выражал желание, чтобы полки гвардии поочередно приходили в Царское Село на отдых и, в случае нужды, думаю, чтобы предохранить от грозящих беспорядков. Первый приказ последовал Гвардейскому экипажу выступить с фронта в Царское Село, но почти сейчас же он получил контрордер от временного начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Гурко, заменившего больного генерала Алексеева. Насколько я помню, командир экипажа испросил тогда дальнейших приказаний государя через дворцового коменданта. Государь вторично приказал Гвардейскому экипажу следовать в Царское Село, но, не доходя Царского, снова экипаж был остановлен высшими властями под предлогом, кажется, карантина, и только после третьего приказания его величества прибыл в Царское Село. Государь вызвал и другие гвардейские части. Так, например, он приказал уланам его величества следовать в Царское. Но государь рассказывал, что приехавший генерал Гурко под разными предлогами отклонил приказание государя.
Боялись ли, что государь догадается о серьезном положении, не знаю, но стали торопить его уехать на фронт. 19 или 20 февраля к государю приехал великий князь Михаил Александрович и стал доказывать ему, что в армии растет большое неудовольствие по поводу того, что государь живет в Царском Селе и так долго отсутствует в Ставке. После этого разговора государь решил уехать. Недовольство армии казалось государю серьезным поводом спешить в Ставку, но одновременно он и государыня узнали о других фактах, глубоко возмутивших их и сильно обеспокоивших. Государь заявил мне, что он знает из верного источника, что английский посол, сэр Бьюкенен, принимает деятельное участие в интригах против их величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с великими князьями по этому случаю. Государь добавил, что он намерен послать телеграмму королю Георгу с просьбой воспретить английскому послу вмешиваться во внутреннюю политику России, усматривая в этом желание Англии устроить у нас революцию и тем ослабить страну ко времени мирных переговоров. Просить же об отозвании Бьюкенена государь находил неудобным. «Это слишком резко», – как выразился его величество.
16 февраля, накануне отъезда государя, у меня обедали 2 или 3 офицера Гвардейского экипажа, приехавшие с фронта, и моя подруга Лили Ден. Во время обеда я получила записку от императрицы, которая приглашала нас всех провести вечер у их величеств. Государь пришел очень расстроенный. Может быть,
