Однако, у юноши были совсем иные намерения. Ночами при свете свечи, когда все уже спали, он с увлечением рисовал гротескные портреты людей, поразивших его воображение днем. Он пытался также рисовать виньетки на романсах, и однажды его друг, занимавшийся литографией, приобщил его к секретам этого модного в ту пору ремесла. На следующий день он продал свою первую гравюру нотному издателю. В связи с такой удачей родители Оноре смирились с его призванием.
В 1830 году, после трех славных дней он отдал свой первый рисунок в редакцию сатирической газеты «Карикатура», которая была основана Филиппоном. Будучи ярым республиканцем, Домье сразу же принялся нападать на короля Луи-Филиппа. Два года спустя в газете была опубликована следующая заметка:
«В тот момент, когда мы пишем эти строки, на глазах у отца и матери арестовывают Оноре Домье, их единственного кормильца. Он приговорен к шести месяцам лишения свободы за то, что в карикатурном виде в образе Гаргантюа изобразил короля».
На этой карикатуре король пожирал огромный бюджет, который ему подносили на блюде министры, а из «внешнего отверстия» у него потоком сыпались награды, дипломы, маршальские жезлы и так далее.
Выйдя из тюрьмы, Домье, естественно, вновь стал сотрудничать с газетой «Карикатура», в редакции которой он познакомился со всеми знаменитостями Парижа: Грандвилем, Анри Монье, Травье и т. д. Именно здесь Бальзак дал ему совет: «Если хочешь преуспеть, делай долги!»
* * *
Метод работы Домье был довольно любопытным. Прослонявшись весь день по улицам Парижа, вечером он закрывался в своей мастерской и изображал тех людей, которых видел днем. Его карандаш послушно изображал то, что запечатлелось у него в памяти. Однажды в Вальмондуа он вдруг вышел из дома и сказал одному из своих приятелей, игравшему в мяч около его дома:
- Черт возьми, я никак не могу нарисовать утку... А мне это просто необходимо.
- Это проще простого, пойдем к реке и посмотрим.
Когда они пришли к реке, Домье долго смотрел на уток, резвившихся в воде.
— Дать тебе блокнот и карандаш? - предложил приятель.
Домье, улыбаясь, покачал головой:
- Да нет, спасибо, ты же знаешь, что я не умею рисовать с натуры.
И он возвратился в мастерскую. На следующей неделе в газете был помещен рисунок за подписью «О. Д.» Утки на нем были как живые.
Чтобы изобразить политических деятелей, он шел в Палату пэров, взяв с собой глину, и там лепил маленькие бюстики, с которых потом и рисовал карикатуры.
* * *
Домье редко сам придумывал сюжеты для своих карикатур. Каждый вечер подвыпившие редакторы подбрасывали ему идейки, которые он послушно и мастерски воплощал в жизнь... И вряд ли этот мягкий и обаятельный человек стал бы столь безжалостным карикатуристом, если бы Филиппон постоянно не подстрекал его.
Кстати, именно Филиппон и его друзья придумывали текст к рисункам Домье — зачастую пошловатый. Сам же художник считал, что в этом нет необходимости.
- Текст не нужен. Если мой рисунок не говорит сам за себя, значит он никуда не годится. От текста он не становится лучше. Если карикатура удачная, то и так все ясно,— говорил он.
Когда Домье приносил в редакцию журнала литографию, на которой, например, были изображены два беседующих буржуа, все сотрудники сбегались посмотреть на нее и долго обсуждали, о чем бы они могли говорить.
В конце концов кто-то находил «нужные слова», и лишь тогда рисунок отправляли в типографию...
Такого рода суета была не по душе Домье, как и многолюдные светские салоны. Он предпочитал одиночество и чувствовал себя в своей тарелке лишь в мастерской наедине со своей трубкой, карандашами и кистями. Домье мечтал стать живописцем. И если судить по нескольким картинам, оставшимся после его смерти, он, вероятно, стал бы одним из самых великих художников своего времени, если бы не посвятил себя целиком и полностью журналистике.
Возможно, его произведениями и заинтересовались бы богатые коллекционеры и он смог бы отказаться от работы в газетах, дававшей ему средства к существованию. Но он ничего не смыслил в делах. Однажды Добиньи, зная, в каких стесненных обстоятельствах находится Домье, в письме известил его о том, что к нему зайдет один американский коллекционер, и предупредил, что тот покупает только дорогие картины.
Несколько дней спустя американец действительно пришел в мастерскую художника и, выбрав одну из картин, спросил:
— Сколько?
Покраснев от смущения, Домье пробормотал:
— Пять тысяч франков.
— Беру,—сказал коллекционер.— А эта?
Холодный пот выступил у Домье на лбу, решимость покинула его, и после долгих колебаний он, наконец, выдавил из себя:
— 600 франков.
— Нет, я раздумал,— сказал американец и ушел, чтобы больше уже никогда не вернуться.
Над отсутствием коммерческой жилки у Домье подтрунивал Курбе.
— Этот мечтатель никогда ничего не добьется,— говорил он.
Курбе был прав. Домье был действительно неисправимым мечтателем. Однажды Бальзак сказал о нем: «В Домье живет душа Микельанджело». А тот написал в ответ: «Добродушны многие, но только вы способны всегда оставаться таковым».
ТАК БУДЕТ ЛИ КАНОНИЗИРОВАН ЭТОТ ПРОКЛЯТЫЙ ДОН ЖУАН?
— Добрый день, преподобный отец, что вам угодно?
— Я хотел бы украсить часовню, куда ходят исповедоваться молодые особы, статуями Святого Иосифа и Дон Жуана.
— Хорошо, преподобный отец.
Может быть, когда-нибудь такой диалог можно будет услышать в одном из кварталов Сен-Сюльписа в магазине, где продаются предметы культа.
Ватикан действительно уже в течение нескольких лет рассматривает обоснованность предложения канонизировать Дон Мигеля де Манара, более известного под именем Дон Жуана, жившего в XVII веке и соблазнившего 1003 женщины...
Не будучи искушенными в теологии, вы вправе спросить, неужели достаточно предаваться безудержному разврату, чтобы затем попасть в святые? На самом же деле Дон Мигель искупил ошибки молодости 32 годами праведной жизни, над чем следует призадуматься.
История этого соблазнителя — его не следует путать с легендарным Дон Жуаном, вдохновившим Тирсо де Молина и Мольера — удивительна.
Дон Мигель де Манара родился в Севилье в 1627 году и уже в 14 лет почувствовал, каково его предназначение в этой жизни. Посмотрев спектакль по пьесе Тирсо де Молина, он со спокойной уверенностью заявил: «Я буду Дон Жуаном», как другой ребенок сказал бы: «Я буду архитектором или моряком». Не откладывая дела в долгий ящик, он решил набить руку в этом ремесле. Ему, как истинному конкистадору благородных кровей, необходим был блестящий дебют.
