Ладно, когда тысячи людей на каком-нибудь собрании или съезде заходились в овациях при его появлении и после каждой сказанной им фразы. Это - официальный ритуал, ничего не поделаешь, здесь индивидуальность теряется, как в толпе. Но, когда в узком кругу, при подготовке ему доклада или какого-нибудь другого материала с его участием, взрослые дяди, доктора наук, профессора, люди культуры, не меньшие, чем он, участники Войны умиляются его пошлой фамильярностью, хохочут над его дурацкими шутками, млеют от его ласкового слова, поддакивают и восторгаются его банальностями, становится совсем тошно, тем более, что сам себя при этом глубоко презираешь.
В этом году уже явственно сказалась его болезнь, которую я назвал бы «волнообразным маразмом» со все более краткими периодами «просветления». Какое еще нужно доказательство утраты системой жизнеспособности, ее прогрессирующей деградации, если во главе великой страны стоял (в течение 7-8 лет!) умственно и физически ущербный человек!
Тем не менее, остается его историческая заслуга - он держал инерцию международной разрядки, пока она не оборвалась Афганистаном, за который по причине болезни с него спрос минимальный.
Параллельно с брежневской линией присутствовала, часто близко соприкасаясь, международная деятельность КПСС, олицетворяемая Пономаревым и Сусловым.
В этом томе она обильно представлена суматошными усилиями по организации конференции европейских компартий, к чему автор записок был непосредственно причастен, и мучился бессмысленностью того, что ему приходилось делать вопреки своим убеждениям и здравому смыслу.
Работа эта, как он и предсказывал (и предупреждал начальство) закончилась провалом.
По многим причинам:
Во-первых, она шла в разрез с линией и намерениями Генсека.
Во-вторых, в отличие от этой линии, она не отвечала новым реальностям, в том числе потребностям коммунистических партий, которые, наконец, поняли жизненную для них необходимость вписаться в национальную специфику своих стран.
В-третьих, целью усилий ортодоксов из ЦК КПСС была реанимация единства комдвижения. А оно, это единство, не могло не быть «по природе вещей» (т.е. согласно традиции и историческому предназначению МКД) идеологическим. Для партий же это означало сохранение подчиненности КПСС. Но к середине 70-ых годов для тех из них, кто хоть что-то политически значил, такое уже исключалось. Не в последнюю очередь потому, что СССР перестал быть в их глазах символом и образцом того социализма, к которому они стремились. Именно в этом году обнажилось публично недвусмысленное отторжение, пожалуй, большинства европейских коммунистов от политики и практики КПСС, нежелание следовать ее опыту и слушать поучения на этот счет.
В-четвертых. В результате сказанного - и к тому же находясь в жалком состоянии (большинство) по своим внутренним причинам - «братские партии» не могли и не хотели больше служить безоговорочным рупором апологетики советского общества и политики Москвы. А раз так, советское руководство, в лице прежде всего самого Брежнева, потеряло к ним интерес. Они стали не нужны в контексте real politik. Их несогласия, часто враждебные заявления и действия, вызывали обиды в Москве, вспышки гнева, их пытались уговаривать, мириться с ними, несмотря ни на что. Но делалось это без всякого убеждения, что можно что- то вернуть вспять, «навести порядок в МКД». Выглядело, как автоматически действующая функция должностных лиц и институтов, вроде международных отделов ЦК, как выполнение поручения, полученного в давно прошедшие времена.
По всем этим причинам 1975 годом можно датировать начало конца коммунистического движения как европейской, да и международно значимой величины. Ему уже не было влиятельного места в мировом раскладе политических сил.
Том получился относительно большой, в нем много и всякого другого, помимо названных выше проблем, - любопытных, отражающих образ жизни в СССР эпизодов, странных событий, наблюдений автора, его знакомых, коллег.
