Любопытно, что Константин Багрянородный не единственный византийский автор X века, помещавший поселения русов в районе Керченского пролива. В «Истории» Льва Диакона, содержащей самое полное описание русско-византийской войны 971 года, ставшей кульминацией военной карьеры нашего Святослава, император Иоанн Цимисхий требует от русского князя, чтобы тот «удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору», то есть Керченскому проливу{308}. Возможно, речь идет о принадлежности этому князю Таматархи-Тмутаракани как результате похода середины 960-х годов. Но позднее Цимисхий напоминает Святославу о том, что отец последнего, Игорь, спасся в 941 году, уйдя все к тому же Киммерийскому Боспору с десятком лодок{309}. Кроме того, в других местах автор «Истории» называет русов «тавроскифами» и «таврами», в чем также содержится намек на то, что, по его мнению, их родина находится на Боспоре Киммерийском. А в восьмой книге своего сочинения Лев Диакон, рассказывая о сражении русов и ромеев, отмечает: «Скифы (русы. – А. К.) (всегда) сражаются в пешем строю; они не привыкли воевать на конях и не упражняются в этом деле. Поэтому они не выдержали натиска ромейских копий, обратились в бегство и заперлись в стенах города»{310}. В девятой книге он продолжает развивать эту тему, сообщая, что во время другого сражения русы «впервые появились тогда на конях. Они всегда прежде шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами (на лошадях) не умели. Ромеи тотчас вооружились, вскочили на коней, схватили копья (они пользуются в битвах очень длинными копьями) и стремительно, грозной лавиной понеслись на врагов. Ромейские копья поражали (скифов), не умевших управлять лошадьми при помощи поводьев. Они обратились в бегство и скрылись за стенами»{311}. Как видно, Лев Диакон следует здесь, подобно Константину Багрянородному, какой-то традиции, согласно которой русам были незнакомы не только кони, но и коровы, овцы и т. д. Согласно этой же традиции русы жили где-то в Причерноморье. Менее информированный, сравнительно с василевсом ромеев, Лев Диакон другой традиции изображения русов не знал. Константин Багрянородный, располагавший информацией от лиц, непосредственно русов наблюдавших, помещал их на Днепре. Однако традиция изображать русов безлошадными обитателями областей близ Керченского пролива была столь устойчива, что она отразилась и в труде «Об управлении империей», внеся в него некоторую путаницу.
О существовании поселений русов у Черного моря писали не только византийцы. Вышеупомянутый ал-Масуди также сообщает о том, что Черное море «есть Русское море, никто кроме (русов) не плавает по нему, и они живут на одном из его берегов»{312}. Любопытно, что Черное море, как «Русское», было известно в Европе до конца XI века{313}. Наконец, в русско-византийском договоре 944 года имеется особая статья «О Корсунской стране», в которой русы обязуются не пускать племена черных болгар (еще один осколок Болгарской орды, оставшийся в Приазовье), идущих со стороны степей, в земли херсонцев{314}. Для этого нужно было обладать какими-то соседними с Корсунской страной землями, на северных или восточных берегах Азовского моря или в Крыму. Да и статьи договоров 911 и 944 годов, требующие, чтобы русы оказывали помощь потерпевшим кораблекрушение грекам, предполагают, что речь идет скорее о морском побережье, берегах Черного или Азовского морей{315}.
Итак, данные разнообразных письменных источников помещают русов в Азовско-Черноморском регионе. В хрисовуле византийского императора Мануила I Комнина от 1169 года сообщается, что генуэзские купцы получили право торговли во всех областях «нашего царства, за исключением Росии и Матрахи»{316}. Города «Матраха» (Таматарха-Тмутаракань) и «Русийа» (современная Керчь) упоминаются и в труде арабского географа ал-Идриси (около 1100-1164) «Развлечение страстно желающего странствовать по землям»{317}. Получается, «Росия-Русийа» не тождественна «Матрахе» (Таматархе-Тмутаракани), а поскольку термином «Матраха» обозначался не только город, но и вся примыкающая область, то и «Росия» – название области, но не на Таманском полуострове, а в Крыму{318}. Нельзя оставлять без внимания и наличие на северном побережье Азовского моря топонимов с корнями «рос» и «рус»{319}.
Этим данным, как кажется, противоречит тезис об отсутствии славян в Крыму и на Тамани до конца X века. Выход из создавшегося положения был предложен в работах Г. В. Вернадского, С. П. Толстова, П. Н. Третьякова, Д. Т. Березовца, Д. Л. Талиса, А. Г. Кузьмина{320}. Указанные авторы, особенно Д. Т. Березовец и Д. Л. Талис, указывая на этническую общность населения Степного и Предгорного Крыма второй половины I тысячелетия н. э. с алано-болгарским миром Подонья и Приазовья, в то же время доказывали, что археологические данные позволяют идентифицировать часть населения Крыма VIII – начала X века с русами в описании арабских авторов. Приазовская Русь действительно существовала, но это была Русь не славянская, а, если так можно выразиться, «салтовская». Регион салтово-маяцкой культуры охватывает столь разные народы (от алан до болгар), что С. А. Плетнева насчитывает в ней шесть вариантов (правда, сама она, вслед за М. И. Артамоновым, считала эту культуру принадлежащей Хазарскому каганату).
Трудно установить, почему часть алан, живших в Приазовье, арабские и византийские источники называют русами. Корни «рус»-«рос» в индоевропейских языках широко распространены, причем в разных группах в них вкладывается неодинаковый смысл. А. Г. Кузьмин писал в связи с этим о существовании в Европе в период Средневековья более десятка разноэтничных, не связанных между собой, Русий, видя в Приазовье и Среднем Поднепровье лишь две из них{321}. Их, судя по всему, путали, как путали арабские авторы Волжскую и Дунайскую Болгарии{322}. Отсюда и перенесение на киевских русов наименования тавро-скифов, и убежденность Льва Диакона и Константина Багрянородного в существовании Руси в Приазовье.
Однако все это в середине X века было только данью традиции. Д. Л. Талис отмечал, что поселения крымских русов погибают в начале X века, «что, по-видимому, связано с периодом первой печенежской активности»{323}. Отметим, что содержащееся в 4-й главе трактата Константина Багрянородного сообщение о нападениях печенегов на венгров и русов отражает информацию источника конца IX века. Возможно, сыграло свою роль и давление Хазарии. Конечно, русы не владели в первой половине X века Таматархой. Лишь в 960-х годах она впервые попадает под их власть, но это были уже русы приднепровские, киевские. Возможно, что при продвижении в Приазовье Святослав опирался на каких-то уцелевших здесь приазовских русов. Не исключено, что между двумя «Русиями» существовали давние связи, что и отразилось в договоре 944 года{324}, и наличие этих связей толкнуло нашего князя на Тамань. Но все это лишь предположения, предположения и еще раз предположения…
Вышесказанное позволяет разобраться и в информации, которая содержится в 9-й главе трактата Константина Багрянородного, специально посвященной русам. Как мы помним, царственный автор сообщает, что «приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы (ладьи. – А. К.) являются одни из Немогарда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда. Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас. Славяне же, их пактиоты, а именно: кривитеины, лендзанины и прочии Славинии – рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти (водоемы) впадают в реку Днепр, то и они из тамошних (мест) входят в эту самую реку и отправляются к Киову. Их вытаскивают для (оснастки) и продают росам. Росы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые моноксилы, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство… снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витичеву, которая является крепостью-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трех недель, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр»{325}. Далее следует описание полного опасностей пути русов через днепровские пороги, вдоль северо-западного побережья Черного моря в Византию. В конце главы сообщается о «зимнем образе жизни» русов, когда их «архонты» «со всеми росами» выходят из Киева и отправляются в полюдья{326}.
Упоминание о «внешней Росии» вызвало оживленную дискуссию среди ученых. Одним виделось, что «внешняя Росия» – это земли славян (со всеми перечисленными городами), подчиненные «Росии внутренней» (термин восстанавливается как оппозиция к «внешней Росии»), то есть Киеву, откуда выходят росы в полюдье. Другие считали, что эти Росии – «внешняя» («Немогард», где сидел на княжении Святослав, в котором чаще всего видели нынешний Великий Новгород) и «внутренняя» (Киев – все остальные росы) – два основных пункта пребывания росов. Кто-то видел во «внутренней Росии» землю полян, Русь «в узком смысле», кто-то – во «внешней» – Северную Русь с границей где-то между Новгородом и Смоленском. Кому-то представлялось, что в выделении «внешней Росии» отразилась не русская, а византийская географическая традиция, где «внутренняя Росия» – ближайшие к Византии земли в Поднепровье, а «внешняя» – отдаленная Новгородская земля{327}. Между тем при внимательном чтении текста видно, что «внешняя Росия» – это и «Немогард», и «Милиниска», и «Телиуца», и «Чернигога», и «Вусеград», и «Киов» – все города, откуда в Константинополь приходят «моноксилы» русов. Киев здесь – только место сбора этих судов, та же «внешняя Росия» (учеными неоднократно отмечалось, что странно относить к разным «Росиям» Киев и Вышгород, располагавшийся в 20 километрах от Киева и принадлежавший Ольге, жене Игоря). При этом «пактиоты» (союзники) росов – славяне – не имеют к «внешней Росии» никакого отношения. Получается, что, по мнению Константина Багрянородного, «внешняя» Русь – это города, разбросанные по Днепру. Таким образом, в приведенном тексте не названо ничего, что относилось бы территориально к Руси «внутренней». М. А. Шангин и А. Ф. Вишнякова, верно отметившие это обстоятельство, предлагали вообще выбросить из текста слово «внешняя», считая его появление ошибкой переписчика, попавшей в текст с «поля рукописи»{328}. Однако подобное предположение малоубедительно и представляется попыткой не решить проблему, а уйти от нее. Не стоит забывать, что кроме Константина Багрянородного «внешняя Русь» («ар-Русийа внешняя») упоминается и в арабских источниках, в частности в труде вышеупомянутого арабского географа XII века ал-Идриси, и тоже без противопоставления ей «внутренней Руси»{329}.
