– мол, очень колоритными были обстоятельства, но Жорж им не удивился… [153]
А. Ж. Да, так оно и было! Помню, что дело было в субботу, я не знаю, кто Жору привёл, но он появился уже вместе с Жоржем. А мы только что отыграли в футбол и переодевались на кафедре. Конечно, дым коромыслом… Сидим в крайней комнате, там где тяга – все курильщики курят, конечно… Дым коромыслом! Там же две канистры пива – Женька Дмитриев принёс – чёрный хлеб, килька… А тут и появляются Жорж с Жорой!.. А то, что Жорж не удивился – это понятно. Дело ведь происходило в субботу, а в субботу, как знала вся кафедра, мы играли в футбол!
А с этой тягой связана другая забавная история – про Перельмана и Беренгартена. Дело в том, что когда я собрался экспериментировать с сернистым газом, то попросил установить мощную тягу. Сделали. И вот вентилляторщик показывает Толе Горюнову как эта тяга работает. Он снимает с себя шапку, подносит к тяге, и она пошла туда! Он её подхватывает, а в этот момент входят «два юных дарования» – Беренгартен и Перельман. Горюнов снимает с Перельмана шапку и говорит: «Вот, смотри какую вам тягу сделали!». Раз, и шапка уплыла в тягу! Беренгартен говорит: «Нет, тут что-то не так!», снимает с себя шапку – и она улетела в тягу! [154] Вызвали вентиляторщика, достал он то, что осталось в газоходе после тяги – два шнурка! После этого установили в тяге специальную сетку, чтобы не засасывала чего лишнего… Но тяга давала себя знать – при её работе дверь в комнату было так трудно открыть, что дверные ручки отрывали!
Ю. Л. Да, значит не подвела память Каграманова в этом случае! А ещё говорят, что именно при этой истории Жорж сказал свою знаменитую фразу: «Шпирант нынче пошёл дурачок – всё пёт и пёт…»
А. Ж. Нет, это совсем другая история! На эту фразу очень обижался Беспалов – работа ведь у него была очень «продвинутая»… Я подозреваю, что это не Жорж сказал, это уже кто-то «косил под Жоржа». Скорее всего, это кто-то из «общества Фурмер» – или Лев Гришин, или Шура Федосеев. У них очень хорошо получалось пародировать Жоржа. А вот «пёт» – это даже не жоржевское словечко. Так говорил Томаш Гартман, не мог он выговорить «пьёт», всегда у него получалось «пёт»… И это подхватили ребята из группы Фурмер и обратили в свою пользу – мол, вот, аспиранты Жоржа такие «продвинутые», а он говорит, что «шпирант дурачок…». И мне потом пересказывали эту фразу другие люди – по институту среди аспирантов эта фраза «пошла»… Ещё раз скажу – я от Жоржа эту фразу не слышал. Слышал в исполнении Льва, Шуры, может, от Миши Малина. Но я эту фразу принимаю, она звучит в стиле Жоржа. Может, он и сказал её, но точно не по адресу своих аспирантов…
Ю. Л. Ты тут озвучил одну дату – 1964 год – в связи с чем у меня такой вопрос. В феврале 1964 года факультетское бюро ТНВ приняло Жоржа в партию. Не припомнишь ли чего в этой связи?
А. Ж. А, кстати, ты не знаешь, кто давал рекомендации Жоржу в партию? Меня об этом спрашивал Родионов.
Ю. Л. Как же, знаю! Это Изабелла Эммануиловна Фурмер, Афанасий Иванович Малахов и Пётр Игнатьевич Бояркин.
А. Ж. Да, все они с «гвардейским стажем» были…
Ю. Л. Но, всё-таки, ещё о партийных делах Жоржа. Жорж вернулся сюда в 1948 году. А в партию он вступил только в 1964 году. Как ты себе можешь объяснить – почему?
А. Ж. А ты посмотри процент коммунистов среди преподавательского состава в те времена. Он очень маленький. Малахов пришёл членом партии с фронта, Бояркин был связан с комсомолом ещё с Гражданской войны… Не было тяги и не было такого давления, профессура была в основном беспартийная, без проблем!..
Ю. Л. А в 1964 году почему?
А. Ж. А здесь, наверно, начались какие-то трудности и стало нужным, чтобы профессорско-преподавательский состав стал партийным… Да и настроения после XX съезда у интеллигенции изменились…
Ю. Л. Можно сказать, что в это время начался «партийный призыв интеллигенции»…
А. Ж. Вполне возможно…
Ю. Л. Ведь Жорж был по жизни «человеком тактически грамотным», там, где можно было «не высовываться», он и не высовывался…
А. Ж. А тут он мог почувствовать, что «надо»… Ведь ему уже 50 лет…
Кстати, его 50-летия я не почувствовал – я был ещё студентом и к кафедре отношения не имел. А вот его 51 день рождения я помню хорошо! Как раз накануне случился знаменитый взрыв. [155]
И попал Жорж как кур в ощип – его буквально перехватили по пути на кафедру с лекции и включили в комиссию по расследованию… Комиссию создали почти мгновенно, типа «комиссии-летучки» – Кафтанов, Степанов, ещё кто-то… А Жоржа включили, я думаю, потому, что он человек грамотный, рассудительный, тем более – специалист по контрольно-измерительным приборам… А я сидел на кафедре и ждал его – защита диплома через несколько дней, а он работу ещё не смотрел! Посмотрела Ирина Шмульян, и говорит: «Ну, вот придёт сейчас Жорж Абрамович, мы и обсудим…». Но обсудили мы только дня через три. Комиссия работала почти без перерыва… Говорят, приезжал секретарь ЦК Ильичёв, ещё кто-то… Жорж извинился и говорит: «Ты приезжай ко мне домой, там и посмотрим…». И в воскресенье я поехал к нему. Я был чуть ли не первый, кто побывал в его новой квартире на Мичуринском проспекте… Ну, обсудили, чайку попили. Переделывать что-то было уже поздно, да и не нужно… А что там произошло тогда же Жорж и рассказал…
Ю. Л. Ты произнес важные слова – ты был одним из первых, кто посмотрел новую жоржевскую квартиру… Она была на Мичуринском проспекте. А почему он не вступил в кооператив менделеевский? Это же гораздо ближе.
А. Ж. Нет, менделеевский кооператив на Готвальда был позже. А тогда Мичуринский проспект был престижным – это же Юго-Запад, около Университета, тихо, спокойно… А в первый менделеевский кооператив в районе Курского вокзала он не попал – он ещё не был человеком достаточного уровня. Там получили квартиры только проректор Ковтуненко, Загорец, Фурмер…
Ю. Л. Ну, а Жорж к тому времени деньги имел – был доцентом.
А. Ж. И их было двое. Вообще на Ордынке площади у них по нормативам было
