Лето 1941-го года было очень жаркое. Понемногу все население города привыкло к мысли, что немцы подходят все ближе и ближе. А город наполнялся беженцами, которые двигались на восток. Машины, повозки, брички, пешеходы — все тянулись медленно через город, но наша жизнь изменилась мало. Все так же не хватало продуктов в магазинах, все те же были длинные очереди за хлебом, даже длиннее, чем прежде. Но так было и до объявления войны, поэтому никто не беспокоился об этом. Вечерами, как и прежде, молодые люди гуляли по улицам, смеялись, ходили на свидания, обнимались и целовались под фонарями. В соседнем поселке цыгане, как всегда, днем и ночью сидели перед своими мазанками и жгли костры, готовили пищу, пели и танцевали, а их дети шумной толпой, в оборванной одежде, беззаботно дразнили собак.
Когда ночи были особенно жаркими, мы всей семьей спали во дворе на соломе. Там было прохладнее и легче насчет клопов. Я часто не могла уснуть и думала о неизвестном будущем, о войне, о Сибири, где был наш отец. Туда поехать я больше не могла. К тому же он перестал нам писать или мы не получали его писем и не знали, где он. Я часто лежала с раскрытыми глазами и смотрела в небо на яркие далекие звезды. Иногда я смотрела на влюбленных, которые обнимались и целовались. Это были, главным образом, заводские рабочие, мужчины и девушки. Некоторые из девушек встречались с солдатами, которых теперь было много в городе. Глядя на них, я не могла понять, как можно в такое время, когда страну постигло такое огромное несчастье, заниматься любовными «делами». Я вспоминала наши уроки физиологии, когда учителя говорили нам, что любовь — это чисто физиологический процесс. Иногда мне даже было противно смотреть на этих парней и девушек — ведь где-то на фронте умирают люди. И мне казалось, что я должна быть выше этих «физиологических процессов» в человеке. Я хотела превзойти эти «функции», доказать, что человек создан для чего-то более высокого. Помню, как еще в школе, изучая быт и нравы древних государств, я увлеклась историей амазонок — женщин, которые вели войны против мужчин. Эти женщины казались мне высшими существами, особенно потому, что ради умения владеть луком и стрелами они отрезали себе грудь. Смелость и мужество этих женщин были для меня тогда высшим идеалом. И я презирала любовные парочки, которые ночью под фонарями обнимались и целовались. Глядя на то, как мужчины трогали бедра и груди девушек, я считала их «низшими существами». Никто из них и не думал о героических подвигах, которые теперь нужны в борьбе с врагом. Я не понимала, почему все советские люди не ведут себя соответственно коммунистическим идеалам, самоотверженности, высокой ответственности перед родиной. Здесь было что-то не то. Какие-то противоречия всплывали одновременно на поверхность и мешали мне уложить мои мысли в одно целостное и гармоничное. В быту все выглядит так банально и низко. А секс, по-видимому, играет большую роль в жизни этих людишек. И впервые странные подозрения начали вплетаться в мои высокие мысли.
Однажды ночью я долго лежала с открытыми глазами и не могла уснуть. Мы опять спали во дворе. Месяца не было, но от сияния миллиардов звезд было почти так же светло, как и при луне. Где-то часы пробили полночь. Ничто не шевелилось. Везде все спало, даже влюбленных я не видела в этот вечер. Вдруг послышалось тихое пение. Я тотчас же насторожилась и приподняла голову: от угла дома отделилась тень. Это был военный. Он медленно шел, наклонив голову, и пел песню. Я никогда не слыхала этой мелодии. Почти все советские песни были мне знакомы: о героях, о Сталине, о нашей родине, даже любовные песни нашего времени были мне известны. Но этой песни я никогда не слыхала. Это была необыкновенная песня: казалось, что этот напев соединил вместе печаль и надежду; нежность, мужество и твердость. Я лежала, как очарованная.
Когда военный подошел совсем близко, я затаила дыхание и, слегка приподняв голову, жадно смотрела на него. Он был среднего роста, стройный, его лицо при звездном свете казалось бледноватым; темные волосы слегка спадали на лоб. Он шел не спеша, и пел… Я почти застыла от напряжения… Затем, как завороженная, встала и побрела за ним…
Только когда мы очутились за поселком и мелодия вдруг оборвалась, я внезапно очнулась. Я стояла перед зданием военного управления, куда исчез мой ночной незнакомец. Не совсем понимая, что произошло, я быстро вернулась домой, легла рядом с моими и скоро уснула.
На следующий день странная мелодия не выходила у меня из головы. Рано утром за мной зашла Лиля, чтобы идти в школу медсестер, где мы должны были в тот день сдавать зачет. Мы сдали наши экзамены и через неделю получили дипломы, в которых говорилось, что мы медсестры запаса Рабоче-крестьянской красной армии.
Время тянулось медленно. Военные все время наполняли наш город. Иногда казалось, что он стал военным лагерем. И атмосфера этого лагеря поневоле влияла на нашу жизнь.
Однажды мы с Лилей пошли на прогулку вдоль нашей искусственной реки, текущей длинным каналом с завода. Мы остановились у поселка цыган и довольно долго смотрели на их костры, слушали их песни. Было уже поздно, когда мы возвращались домой той же дорогой вдоль реки. Два офицера, которые шли нам навстречу, остановились, поравнявшись с нами. Один из них сказал:
— Девушки, разрешите проводить вас.
Это была всем известная манера парней заводить знакомства. Лиля улыбнулась и кивнула головой в знак согласия. Мы назвали наши имена и дальше пошли вместе. Когда дорожка стала уже и нельзя было идти всем вместе, мы пошли парами. Я заметила, что офицер, который шел рядом со мной, был немного похож на моего дядю Федю. Черты его лица были красивые, как у дяди: прямой нос, темноватые волосы, слегка спадающие на лоб, и карие глаза, теплые, насмешливые и нежные, как у дяди. Он был среднего роста, строен, как мой дядя. И в то же время похож на того военного, за которым я ночью шла, не зная почему. А может, это и был он? Кто его знает! Он рассказывал мне о себе: родился на Урале, учился в Москве в Военной академии, а теперь его прислали в Краматорск, отсюда он отправится на фронт защищать родину.
— Сколько времени вы будете в Краматорске? — спросила я.
— О, это военный секрет, — засмеялся он. — А вы? Вы отсюда, — спросил он в свою очередь.
— Виля, — вдруг прервала нас Лиля, — я сегодня ночую у тети, и мне надо в другую сторону. — И тут она протянула нам на прощанье руку. Это, конечно, она сделала нарочно, чтобы подольше пофлиртовать с офицером. Но я ничего не могла сделать, и мы с Николаем — так звали моего знакомого — пошли дальше.
