Ознакомительная версия.
Временно взрыв ошеломил защитников города, так что даже стрелы с их стороны перестали летать. Воеводы воспользовались этим, чтобы спешно утвердить туры по всему рву у Царских, Арских, Аталыковых и Тюменских ворот. Московский царь благосклонно наблюдал за работами. Вскоре его взгляд усладился мужественной вылазкой казанцев из всех ворот. «И была сеча зла и ужасна, — писал летописец, — … и сгустившуся дыму, и покрыл дым град и людей».
Видя, что невозможно стоять во рвах под жестоким обстрелом и непрерывными вылазками, чёрный от порохового дыма и смоляной гари Михаил Иванович Воротынский повёл воинов на залитые кровью стены, где казанцы стояли в рост, расстреливаемые из пушек и мушкетов. Вскоре крестоносные знамена стрелецких полков и цветастые хоругви дворянских сотен затрепетали на стенах и башнях. В рукопашном бою неприятель был сброшен со стен и отступил вглубь города.
Царь Иван Васильевич получил донесение Воротынского, что казанцы поражены по всей линии и понесли огромные потери:
— Пусть царь велит остальным полкам со всех сторон наступать на город. Мы уже вступили в Казань!
«И повелел царь воеводам, также и есаулов посылает многих, а велит из города и (со) стен людей высылать» — потому-де, что войско к штурму не приготовлено.
Как не приготовлено? — вправе удивиться читатель, помнящий, что осаждавшие стояли в ежеминутной готовности отражать постоянные вылазки казанцев. Полкам было второй раз приказано не приходить на помощь уже ворвавшимся в Казань воинам. Но одно дело — приказ стоять на месте, а другое — отдать завоеванное кровью.
Несмотря на все усилия царских есаулов, воины отступали неохотно. Часть ратоборцев покорилась царю и отошла, сжигая за собой стены и башни Казани. На Арской башне и прилегающих стенах, где стояли Воротынский и Басманов, русские отказались отступать. Прикрывшись с внутренней стороны города деревянными щитами и турами, они двое суток подряд отражали бешеные атаки противника, вплоть до общего штурма.
Укреплениям Казани был нанесен огромный ущерб. Башни и стены у Царских, Талыковых и Ногайских ворот выгорели до основания, заполнявшие их земля и камни просыпались во рвы. В других стенах зияли пробоины. Пользуясь временным бездействием осаждающих, казанцы спешно возводили новые стены и копали рвы.
Накануне общего штурма царь послал в Казань вестника с предложением покориться и выдать «изменников», тем самым сохранив себе жизнь. Казанцы единодушно отвечали:
— Не просим пощады. На стенах и в башне Русь — и мы иную стену поставим. Вместе или умрём, или отсидимся.
В это время царь был занят росписью воевод, кому где следует наступать, и составлением наказов о том, что воеводы должны помогать друг другу. Впрочем, ничего нового по сравнению с уже имевшейся расстановкой полков под стенами он не придумал. По плану штурм должен был начаться в воскресенье 2 октября 1552 года ровно в три часа дня. К досаде Ивана Васильевича, воеводы постоянно мешали разыгрывать сложившийся в его голове план.
С утра, как только войска картинно выстроились вокруг Казани, воевода Воротынский поспешил сообщить, что немец Размысл уже закатил в подкопы порох, а из города это видели:
— И невозможно до третьего часу мешкать!
Царь велел поскорее вести утреннюю службу в церкви и отправил личный полк вперед, дожидаться своего прихода: ведь царский лагерь стоял в отдалении от города. После службы Иван Васильевич отправился в опочивальню и «плакася на долг час» уже наедине, перед домашней иконой.
Войска ждали. Государь вышел наконец из шатра и сел на коня, но поехал не к войскам… а вновь в церковь: «и помолися со слезами, и повеле начати молебен». Облачённый в латы царь демонстрировал свою набожность, приводя в восторг льстецов. Но воеводы не ждали. Видя, что казанцы вовсю используют упускаемое русскими время для укрепления города, кто-то из воевод (скорее всего, Воротынский) отдал приказ взрывать подкопы.
Когда дьякон в церкви возглашал евангельскую строку: «и будет едино стадо и един пастырь», — храм покачнулся от взрыва. Стена справа от Арских ворот взлетела на воздух. Царь продолжал молитву. Второй взрыв, вырвавший угловую башню крепости у реки Булак, где были Ногайские ворота, потряс землю сильнее первого.
Тучи земли, бревен и исковерканных тел поднялись на огромную высоту. Громовой крик «С нами Бог!» прокатился по российскому воинству, и оно со всех сторон бросилось на штурм. Призвав Аллаха и пророка его Мухаммеда, казанцы единодушно устремились в бой с криками: «Все помрем за Юрт!» — Так называли они свою Родину, ханство.
По плану московского царя российские полки были растянуты по всему обводу казанских укреплений, а не сосредоточены против проломов. В то время как Воротынский и Серебряный с небольшими силами уже пробивались по казанским улицам, многие полки час за часом штурмовали крепкие стены и башни.
Расчёт царя был прежде всего на численность атакующих, поэтому штурм был очень кровопролитным. «Царь же благочестивый, стоя в церкви и моля Создателя Бога, также и все люди (свита. — Авт.), с великим вопом и плачем истинным сердечным призывая Бога на помощь (молились. — Авт.), также и священники, служащие в алтаре, со слезами литургию совершали», — пишет летописец.
Во время этого бесконечного богослужения в церковь вошел один из боевых воевод и сказал царю:
— Время ехать, государь, ибо давно бьются твои полки с неверными!
— Если до конца пения дождемся, то и милость от Христа получим, — отвечал Иван Васильевич, продолжая молитву.
Позже вошел в церковь второй гонец из сечи:
— Великое время есть царю ехать, да укрепятся воины, видя вместе с собой царя!
«Царь же, воздохнув из глубины сердца своего, и слёзы многие пролив, и рече: Не оставь меня, Господи Боже мой, и не оступись от меня, вонми в помощь мою», — и как ни в чём не бывало молился до конца литургии.
Стоило царю, после всех проволочек, появиться в рядах полка в поле перед Казанью, как воодушевление охватило мужественных сынов Руси. Ещё дерзновеннее пошли они на стены, кто по лестницам, кто по жердинам, а кто и подсаживая друг друга, сквозь град стрел и каменьев, потоки кипятка и горящей смолы, по трупам своих товарищей.
Медленно продвигались вперёд яркие хоругви русского воинства, но всё больше их расцветало на казанских стенах и башнях. «И было видеть ужаса многа исполнено дело оное. Ибо от пушечного стреляния, и от трескоты всякого оружия, и вопля человеческаго обоих стран мнетися самому граду и земле оной колебатися, от праху же и дыму стрельбищного потемнел тогда свет».
Ознакомительная версия.
