— Николай Платонович! — почтительно-дружески заговорил Тхоржевский, вставая навстречу гостю. — Вот, позвольте представить вам господина Постникова.
Визитная карточка Постникова лежала тут же, на столе. Пожилая особа, верно хозяйка пансиона, сервировала чай.
— Огарев, — коротко проговорил гость, приподнимаясь с дивана. Для этого он тяжело оперся на трость — Постников уже знал, что недавно этот соратник Герцена сломал ступню.
— Давно из России?
— С октября прошлого года.
— А сейчас откуда и куда?
— Из Баден-Бадена в Париж. Через Швейцарию.
— Скажите, вы случайно не знаете ли, где сейчас Погодин?
— Михаил Петрович? Профессор истории? Издатель «Московитянина»?.. Слышал, что занят исследованиями домонгольской Руси и Петром, а где обретается ныне — не могу сказать.
— А про Кельсиева ничего нового нам не расскажете?
Постников внутренне насторожился. Кельсиева, бывшего сотрудника «Колокола», считали ренегатом эмиграции, воротившимся в Россию с покаянием. Вопрос, видимо, для проверки. Он решил отвечать в плане чистой коммерции.
— Знаю лишь, что издание его сочинений купил М. И. Семевский и надеется как издатель неплохо на этом заработать.
— Так, так. Ну а вы сами, господин Постников, скоро ли намерены возвращаться в Россию?
— Не думаю, да и незачем пока мне домой возвращаться.
— Стало быть, имеете намерение ступить здесь на стезю издательскую? Могу по личному опыту заметить, что, кроме удовлетворения нравственного, и то далеко не всегда и не скоро, стезя эта нашему брату ничего не сулит… Вот для примера судите сами, что на эту тему пишут люди посторонние, плоховато нас знающие и все же кое-что постигшие правильно… Покажите, Станислав, немецкий журнал «Времена года» за январь 1859-го. Слушайте, я переведу.
И он начал читать немецкий текст вслух, переводя его на русский и водя пальцем по строчкам журнала:
— «Личность Александра Герцена, благородство его побуждений до сих пор не могли быть опорочены даже злейшими его врагами… Остаток своего имущества он употребил на либеральную литературную пропаганду в своем отечестве, для чего устроил в Лондоне русскую типографию и печатал книги, брошюры и журналы с требованием реформ. Эта деятельность, находившаяся под строжайшим наблюдением русской полиции, могла довести его до полной нищеты, но патриотизм Герцена был этим столь же мало поколеблен, как и клеветой, распространявшейся на его счет русской аристократией и бюрократическими кругами и нашедшей столь благоприятную почву в немецких газетах…»
Огарев протянул журнал Постникову.
— Видите? «До полной нищеты… в своей войне с миром произвола, кнута и подкупа…», почитайте тут дальше, это все довольно точно…
— А чья это статья? — осведомился Постников.
— Автор подписался псевдонимом «Н». Судя по иным преувеличениям и неточностям, он не принадлежит к нашим личным знакомым, но, по-видимому, близок к некоторым кругам мыслящих русских людей. Для нас псевдоним остался нераскрытым.
Тем временем пожилая экономка принесла чай, бисквиты и кекс. Заметно прихрамывая, Огарев перешел к столу и более ласковым тоном, чем до сих пор, пригласил русского гостя.
— Чайку не попьешь — не поработаешь! — усмехнулся он добродушно. Постникову на миг показалось, будто сидят они где-то под Белоомутом или в Пензе, — таким истым русаком глядел маститый поэт, уже свыше десятка лет оторванный от родины. И чувствовалось, что все его мысли, и горькие, и светлые, принадлежат одной России… Сейчас он пил чай «вприкуску», искоса поглядывая на гостя чуть насмешливо и все более благожелательно. Дескать, мол, эх вы, кто помоложе и поздоровее нас, сколько мы перелопатили, передумали о вас, кое-чему научились, сумеете ли вы теперь избежать наших промахов, просчетов, чтобы сил зря не тратить!
— Скажите, пожалуйста, Николай Платонович, верно ли поговаривают, будто вы совсем закрываете вольное герценовское издательство? Чем вызвана приостановка газеты «Колокол»? Неужто только соображениями финансовыми? Это я потому спрашиваю, что рад видеть перед собою великого издателя, не сочтите за грубую лесть! Вот в этом журнале, что вы мне дали проглядеть, я вижу справедливую оценку вашей деятельности. Немецким я владею свободно. Позвольте, вслух прочту:
«Либерализм в России стал в известной мере модой. Двор прислушивается к Герцену; в результате его обвинений смещались министры и губернаторы; лихоимцы трепещут перед ним; ему предана вся молодежь, и если в России, — Постников поднял палец и прочел в торжественном тоне, — и если в России вырастает лучшее, патриотическое, в хорошем смысле слова, поколение, то этим оно должно быть обязано Герцену. Каждый номер его газеты нетерпеливо ожидается и ценится на вес золота; появление каждой его брошюры становится событием. Издания Герцена можно найти на столе и в спальной царя, царицы, великих князей, министров, так же как у степных помещиков и в кавказской армии. Никогда публицист не оказывал такого глубокого и такого обширного воздействия на свою нацию, как Александр Герцен…» Да, действительно хорошо сказано! Только тут, в этой статье, никак не подчеркнуто, что Герцен ведет свою деятельность не один, а рука об руку с Огаревым…
— Это всегда как бы подразумевается, — сказал Тхоржевский. — Тем более что Герцен сам писал: мысль издавать «Колокол» принадлежит Огареву. Ведь так, Николай Платонович?
— Безразлично, чья была первая мысль. Да, идею такой газеты предложил Герцену я, но это было бы невыполнимо без его энергии, руководства, ума, таланта, связей. Я же всегда считал счастьем для себя его дружбу и доверие и могу лишь гордиться своей долей в его начинаниях… Нет, типографию мы не закрыли, готовим выпуск «Полярной звезды», несмотря на материальные трудности, с которыми бьется наш старый соратник Чернецкий, как вам, наверное, известно… И уж тем более мы не вовсе прекратили, а лишь как бы временно приостановили «Колокол». У него будет новая программа. До сих пор мы больше обличали режим, содействовали переменам, а нынче этого мало. Надо помочь созыву Всероссийского земского собора, рождению новой бессословной России, новому русскому социализму…
— Как это понять — русский социализм? — заинтересованно переспросил гость.
— Это долгий разговор, отложим его. Герцен много писал на эту важную тему — перечитайте его статьи: «Порядок торжествует», «Россия», «Крещеная собственность»… Социализм в будущей России будет создан на основе общинного крестьянского землевладения, к которому народ наш привычен исстари. Конечно, община социалистическая будет иной, чем нынешняя. Европа не знает общины, здесь и крестьянин обуржуазился, а фабричные люди тоже становятся маленькими буржуа. Этого можно избежать у нас на родине. Как ни странно, она ближе к социализму, чем гнилая, сытая аморфная Европа, несмотря на весь ее достаток… У нас революция будет не чисто политической, но и экономической. Изменятся порядки и для фабричных работников — хотя это те же крестьяне у нас, как показано в тургеневском «Бежином луге». Социализм улучшит условия их труда и саму форму собственности на те фабрики, где люди надрываются сегодня… Возникнут какие-то новые виды общественной собственности на фабрики и на железные дороги, как и общинная собственность на землю… Но все это надо еще теоретически продумать, обосновать, выработать программу — тогда снова зазвучит «Колокол», можете не сомневаться!..
