Но теперь мы подходим к более интересной области, которая имеет дело с реализацией воображения, и здесь психоделики могут иметь отношение к моей работе с виртуальной реальностью. Меня уже тысячи раз спрашивали, имея в виду характер моей работы, что я думаю о связи между психоделиками и виртуальной реальностью, и я обычно отвечаю, что они на самом деле противоположны по сути — наркотики действуют на субъективные аспекты, человеческой психики, другими словами, на нейроны, в то время как виртуальная реальность создает альтернативные объективные мифы за пределами человеческих органов чувств. Так что в этом смысле они действуют совершенно по-разному. Кроме того, виртуальная реальность создается людьми. Существует интенциональное, ожидающее осознание состояние, которое предшествует и на самом деле проявляется во время переживания виртуальной реальности, в то время как в психоделическом опыте события и ощущения непредсказуемы и развиваются по своему сценарию. Не полностью, конечно, содержание зависит и от личности, но тем не менее в психоделиках есть большой момент непредсказуемости. Так что, я думаю, все-таки между этими двумя реальностями есть большая разница.
Так или иначе, но Тим видел параллель между ними, и, конечно, его слова о сходстве между массовым увлечением компьютерной культурой в восьмидесятые и девяностые и массовым увлечением психоделиками в шестидесятые были доминирующей метафорой компьютерной культуры вто время. Это очевидно. Иногда это начинало меня раздражать, потому что порождало ту же самую реакцию страха, знакомую нам по шестидесятым, и я думал, неужели мы должны опять пройти через это? Я думал, может быть, у нас сейчас все-таки время созидания, а не бунта? Но, так или иначе, Тим иногда говорил очень интересные вещи на эту тему, и я думаю, он отчасти вдохновил все переходное движение, породившее такие явления, как журнал Mondo 2000, т. е. тех людей, которые интересовались в равной мере и психоделической культурой, и компьютерами; это влияние просматривается также, например, в графическом дизайне журнала Wired, и вообще на весь взывающий к трансцендентному характер метафор, употребляющихся в компьютерном мире, в его рекламе и риторике, Тим Лири и психоделическая культура оказали несомненное влияние.
На самом деле, почти поименно все основатели компьютерной индустрии — экс-хиппи психоделического стиля. Единственный, кто, может быть, является исключением — это Билл Гейтс, хотя и он тусовался с хиппи, но с самого начала несколько отличался от них. Вне всяких вопросов, влияние психоделиков было огромным. Митч Капур, Стив Джобе и многие, многие другие. И с научной стороны тоже. Внутри научного компьютерного мира существует очень сильная связь с психоделической традицией шестидесятых, это вне всяких вопросов.
Р. Ф.: Но ты не относишься к этой «семье», поскольку твои взгляды не являются плодом непосредственного психоделического вдохновения?
Д. Л: Да, это так. Но я думаю, что я почетный член этого семейства, хотя я, наверное, единственный из моего поколения, кто не употреблял наркотики. Я несколько раз входил в состав контрольной группы. Один раз Тимоти сказал, что хотел бы сделать себе переливание моей крови, поскольку, как ему кажется, в ней есть что-то, что ему хотелось бы попробовать. Я воспринял это как комплимент. Но сам я никогда не думал, что психоделики — это то, что непременно стоит попробовать. В этом я всегда был некоей аномалией? и мне приходилось неоднократно обсуждать эту тему с ребятами, и даже спорить.
Р. Ф.: Как ты впервые встретился с Тимоти?
Д. Л.: Я познакомился с Тимом, когда он заинтересовался компьютерной наукой в начале восьмидесятых, а я тогда вращался в Массачусетском Технологическом Институте (MIT). Я не входил в состав его сотрудников, но работал тогда в лаборатории, которую Элис Кэй создала для Atari. Тим хотел встретиться с кем-нибудь из нас. И я пошел ему навстречу и навестил его в его доме в Лос-Анджелесе, где мы чудесно провели время. Тим — это один из самых обаятельных и красивых людей на свете. А в следующий раз мы встретились вообще замечательным образом. Я был приглашен в Эсален, где он должен был проводить семинар. Когда мы там встретились, Тим сказал мне, что семинар — лажа, студенты — лажа, Эсален, похоже, окончательно сдох, и спросил, не согласился ли бы я помочь ему смыться отсюда незаметно. Мы уложили Тима на заднее сиденье, накрыли одеялами и незаметно вывезли его через охраняемые ворота. Вот как это было. Совсем недавно — то есть уже тринадцать лет спустя — я рассказал эту историю Майклу Мёрфи, и он был в совершенном восторге от нее. «Это было клево!» — сказал он.
Р. Ф.: Давай попробуем на минуту взглянуть на эволюционный толчок, который дала виртуальная реальность. Я не готов говорить о его значении в терминах типа привнесения истины в нашу культуру или каких-то социальных изменений, которую несут эти технологии. С индуистской или буддистской точки зрения, реальность уже виртуальна. Люди так и не научились этому, не научились процессу создания реальности. Смогут ли эти технологии помочь в этом вопросе?
Д. Л.: Ну, здесь надо обозначить один момент, я думаю, очевидный, что ценность любого обучающего инструмента определяется в рамках специфической культуры, которой он принадлежит. У него не может быть абсолютной ценности, потому что люди все время меняются. В другой культуре, в другое время виртуальная реальность могла бы быть не только бесполезной, но ее вообще бы не было, поскольку ее ценность определяется ее субъективными качествами. Ценность и качества этого феномена, на любом уровне, полностью этноцентричны. Так случилось, что мы являемся культурой, которая поклоняется технологии. Технология — это наш талисман. С точки зрения нашей мифологии, технология — это не только орудие власти, но и средство транс-цендирования для большинства людей, находящихся в мейнстриме. И виртуальная реальность производит переворот в традиционных передовых технологиях несколькими путями. Во-первых, виртуальная реальность на самом деле не увеличивает человеческую власть. Вместо этого она фокусирует опыт человека. И это на самом деле экстраординарное отличие. Когда она только появилась, были энтузиасты, которые бегали и кричали: «Вот это да! Это потрясающий опыт! Значит, можно сделать что-то еще круче». А другие, наоборот, говорили: «Я получил больше власти. Я стал быстрее, сильнее, больше, чем раньше». Эти разные взгляды — внутренний и внешний, оба вполне применимы в области персонального развития, но есть и опасность сделаться более могущественными при помощи технологии, близкой уже к деструктивному уровню, поскольку мы уже и так достаточно могущественны, чтобы совершить что-то великое.
