Кстати, забавная подробность. Дверь в подвал была почему-то оклеена плотной черной фотографической бумагой, напоминая не то вход в какой-то склеп, не то комнату, где проявляют свои снимки фотографы.
- Даже ВЧ сюда провели, - сказал вместе со мной спускавшийся в подвал адъютант с такой гордостью, словно это было его личной заслугой.
Когда я вернулся, Москаленко спросил, ел ли я сегодня. Я сказал, что, в общем, нет, не ел. И он приказал дать мне поесть.
- И выпить дайте! - крикнул он вдогонку, как человек, который, не разделяя, все-таки сочувствует.
Мне дали тарелку с наспех устроенной закуской и водку, в которой Москаленко сказал, что это прекрасная венгерская водка, хотя я убежден, что он сам не только ее не пил, но даже и к носу не подносил.
Я выпил полрюмки этой водки и запил ее крепким чаем.
- Ну что, поедем на новый НП? - обратился Москаленко к Епишеву.
- А где ваш новый НП? - спросил я.
- За Зорау, левее него, на холме. Очень хороший обзор. Когда выезжали туда вперед, приглядел это место для НП. Прямо в воронке его там устроили, в которой уже один раз побывали. Заметили немцы, как на нем погоны блестят, кивнул Москаленко на Епишева, - и стали стрелять. А мы с ним в воронку. Большая воронка от нашей бомбы. Сослужила, так сказать, двойную службу. Губанов, стулья возьмите, не забудьте, - обратился он к адъютанту. - Хотя и в воронке, а все-таки на стульях. Связь туда уже должна быть протянута. Ну что ж, пошли?
В это время ему позвонил один из командиров корпусов.
- Слушаю, - сказал Москаленко. - Так где же вы, в роще? В какой роще? Нет, все-таки в какой роще? - допытывался он терпеливо раздраженным голосом. - В той роще, про которую вы мне еще два часа назад докладывали, что вы в ней были? Ах, не в этой роще. А в какой же роще? Ах, вот в этой роще.
Он посмотрел на карту. Голос его не менялся.
- Ну, эта роща от той рощи, к вашему сведению, отстоит на двести метров.
И вдруг перешел со спокойного тона на яростный.
- Вперед! - закричал он. - Немедленно вперед! Некрасиво с вашей стороны так поступать, некрасиво, и больше ничего! Неужели же мне вас вперед палками гнать? Какое сопротивление? Никакого сопротивления у вас нет. Втягиваются в лес? Вы мне пять часов назад докладывали, что втягиваются. Вот так вы сами себе дело портите своими неправдивыми докладами! А если бы вы мне еще пять часов тому назад сказали, что не втягиваются, что вы не можете войти в этот лес потому, что оттуда сильный огонь, я бы вам дал мощную поддержку артиллерией, и вы бы давно вошли в этот лес и прошли его насквозь. А вы боитесь сказать о заминке, не делаете надлежащего доклада, и из-за вашего неправдивого доклада, из-за таких дураков, как мы с вами, люди жизни кладут.
Я внутренне усмехнулся этой уже не впервые услышанной мною дипломатической формулировке чрезвычайно резкого по существу выговора.
- Ну ладно, пойдем, - закончив разговор по телефону, сказал Москаленко и с трудом надел тяжелую бекешу. - Почему шинель не взяли? - обратился он к адъютанту.
- Утром прохладно было.
- Да, утром прохладно было, а надо было бы все-таки шинель взять. Захватили с собой стулья?
- Захватили.
- Ну пойдемте. А вы что, с нами? - обратился он ко мне.
- С вами.
- Хорошо. Пошли.
Мы вышли из дома и поехали вперед, через Зорау. Зорау все еще горел и был забит людьми и техникой, так что мы ехали через город около часу.
По дороге, когда мы застряли в пробке, я увидел дом с какой-то неестественно обвалившейся, выгнувшейся в сторону улицы стеной. Рядом с этой стеной была гора щебня, кирпича, и человек пятнадцать наших бойцов раскапывали эту гору. Рядом с ними стояло несколько женщин.
- Что там? - спросил я.
- Там пятерых детей засыпало, откапываем. Они там голос подают, все живые, в подвале засыпало, но не убило.
Бойцы трудились в поте лица. Один из них скинул гимнастерку и работал полуголый, потный, в полном самозабвении.
На окраине города мы окончательно застряли, но впереди в просвете улицы уже виднелась вдали та горка, на которой нам надо было оказаться, и мы пошли пешком.
По дороге Москаленко увидел шмыгнувшего мимо него бойца с белым свертком под мышкой. Боец проскочил и залез в кабину машины, думая, что спрятался от начальства.
- Ну-ка, ну-ка, вот ты, с барахлом, поди сюда, - сказал Москаленко. Ну, поди сюда.
Боец вылез из кабины и подошел. Свертка он не прятал. Он так и оставался у него под мышкой и состоял из простыни, двух полотенец, полосатой рубашки и кальсон.
- А, белье себе достал, - сказал Епишев.
- Нет, ты мне скажи, зачем ты барахолишь, когда люди там умирают? Москаленко ткнул пальцем на запад. - А?
- Мы, артиллеристы, отстали, в пробке застряли. Ждем, - сказал боец.
-Вот поэтому вы и отстали и застряли, что барахолите в то время, как другие люди там умирают, - сказал Москаленко.
- Никак нет, - вдруг сказал боец. - Это я себе, чтобы пушку свою протирать, взял.
Москаленко посмотрел на него, на торчавшие из свертка тесемки от кальсон и полосатый рукав рубашки, потом искоса посмотрел на меня. Я был так поражен этим находчивым ответом артиллериста, что не мог не улыбнуться. Москаленко посмотрел на меня, снова на бойца, усмехнулся и сказал:
- Вот черт, даже что начальству сказать, знает! - повернулся и пошел дальше.
Мы поднялись на холм, у гребня которого действительно была та самая здоровенная воронка. В нее притащили стулья на один из них сел Москаленко, на другой - Епишев, а на третий поставили телефонный аппарат. Но, как выяснилось, телефонной линии сюда не провели, а протянули ее немножко левее к маленькому курганчику, торчавшему, как пупок, на самом гребне холма. Капитан из комендантской роты подбежал доложить что наблюдательный пункт устраивается именно на этом пупке и показал рукой на возившихся там саперов.
- Так что же они там строят? - спросил Москаленко.
- Наблюдательный пункт, - сказал капитан.
- Какой же мудрец приказал им наблюдательный пункт там, на этом пупке, делать?
- Не могу знать, товарищ командующий.
- Прекратить, - сказал Москаленко. - Пойдите и прекратите.
Он уселся на стул и стал ждать, когда подведут телефонную линию сюда, в воронку. Ему сказали, что недалеко отсюда, в нескольких сотнях шагов, есть домик, куда уже проведен телефон и где находятся штабные работники 95-го корпуса. Но Москаленко почему-то не хотел идти туда и упрямо сидел в воронке, наблюдая в бинокль за тем, как на уходившей к юго-западу дороге неподвижно стоит длинная колонна.
- Не двигаются, черти, - сказал он. - Вот ведь безобразие!
Связисты уже бежали по полю и, разматывая катушки, тянули провода. Наконец дотянули до воронки и стали подключать телефон. Этим занимался офицер-связист, но дело у него что-то не шло, телефон не работал.
