С таким ответом и вернулся Гай Лелий. Много сомнений и подозрений должно было возбудить предложение варвара. Не замышляет ли он заманить победителя при Илипе в ловушку, чтобы потом выдать своим друзьям карфагенянам? Ведь, говорят, Сифакс большой приятель с Газдрубалом, сыном Гескона. Можно ли доверить свою жизнь ливийцам, которые прославились вероломством и жестокостью? И потом закон запрещает военачальнику покидать провинцию. Что будет в его отсутствие с Испанией?
Если все эти мысли и смущали Сципиона, то недолго. Он принял все меры предосторожности, чтобы не подвергнуть друзей и союзников никакой опасности. Тарраконскую область охранял Люций Марций, Карфагенскую — Силан. Он рассудил, что сейчас в стране спокойно. Магон загнан в Гадес и вряд ли пожелает оттуда выйти. Масинисса изъявил желание перейти к римлянам. Что до законов и предписаний Рима, то к ним Публий всегда относился несколько легкомысленно. «Долг истинного мужа и полководца пользоваться счастьем, когда оно дается нам в руки», — говорил он. Публий принял отчаянно смелый план. Никому ничего не сказав, кроме ближайших помощников, не взяв никого, только верного Лелия, он вверил судьбу двум суденышкам и бесстрашно поплыл в Африку. Как неколебимо надо было верить в свою счастливую звезду, чтобы решиться на такой шаг!
Дул легкий попутный ветер, море было тихо и спокойно, казалось, сами боги помогают своему любимцу. И вот уже вдали показались берега Африки… И вдруг гром грянул. Газдрубал, сын Гескона, узнал о римском посольстве. Он спешно собрал флот и отправился к Сифаксу, чтобы уговорить его не разрывать старинной дружбы с Карфагеном. Вдруг он увидел в море два кораблика. Сомнений не было — это были римские суда. Сифакс уже успел ему похвастаться, что к нему приедет сам Сципион. Газдрубал возликовал: непобедимый вождь римлян у него в руках! Он распустил паруса и со всем своим флотом устремился на римлян. О сопротивлении не могло быть и речи. Римлян ничто не могло спасти. Только чудо. И оно случилось. Неожиданно подул резкий ветер. Воспользовавшись этим, легкие римские суда проскользнули в порт раньше Газдрубала. На глазах Сифакса пуниец не решился нападать на римлян. Крайне раздосадованный, он сошел на берег.
Сифакс просто пыжился от гордости, видя, что к нему приехали вожди двух величайших народов мира. Он поспешил сначала к Сципиону, как к более почетному гостю, и сказал, что, уж раз они оба пришли к нему, он хочет примирить их. Публий отвечал, что это очень любезно с его стороны, но он никогда не ссорился с Газдрубалом, а потому и мириться им ни к чему. Сифакс был несколько разочарован. Теперь его беспокоил вопрос, кого из знатных гостей пригласить первым под свой кров. Своим выбором он боялся смертельно обидеть одного из них. Наконец он спросил Публия, не согласится ли тот прийти к нему на пир, куда он пригласит и Газдрубала. Публий весело отвечал, что сделает это с величайшим удовольствием.
И вот смертельные враги, один из которых только что гнался за другим, оказались в одном пиршественном зале, больше того, на одном обеденном ложе. Вот наконец перед Газдрубалом этот непобедимый Публий Сципион, герой романтических легенд. В Испании он проигрывал ему сражение за сражением. Но и сейчас их борьба не окончена и продолжается здесь, за пиршественным столом. Ибо этот день решит, союзником карфагенян или римлян будет царь Сифакс. Теперь все зависит от умения обоих вождей вести беседу. Газдрубал это сознавал. Он ожидал увидеть Сципиона еще не оправившимся от смертельного испуга, бледным, не владеющим собой. Но он сильно ошибся: никто не мог бы и заподозрить, что за несколько минут перед тем Публий чуть не погиб — так легко и непринужденно он держался. И не только Сифакс был очарован Сципионом, но и сам Газдрубал чувствовал себя так, будто его околдовали. В беседе с Сифаксом Публий обнаружил такую приветливость и обаяние — к этому он имел большие способности от природы, — что несколько дней спустя Газдрубал заметил Сифаксу, что Публий показался ему еще опаснее в дружеской беседе, чем на поле брани (Polyb., XI, 24, 4; ср. Liv., XXVIII, 16–18). Но с тех пор с Газдрубалом творилось что-то странное: он не мог без ужаса думать о Сципионе. У него было какое-то смутное предчувствие, что этот человек его погубит. Он содрогался при мысли, что Сципион высадится в Африке, и про себя решил, что сделает все, чтобы ему помешать. Это свидание оказалось роковым для всех его участников.
Публий добился всего, чего хотел, договор с Сифаксом был заключен. Через четыре дня Сципион был уже в порту Нового Карфагена.
Вернувшись из Африки, Публий взял последние мятежные испанские города — Илитургию, Кастулон и Астапу, — которые в свое время предали его отца и дядю. Теперь, когда война была окончена, Сципион хотел почтить память отца и дяди погребальной тризной. Неотъемлемой частью такой тризны были, по римскому обычаю, гладиаторские игры. В те времена подобные игры не считались еще потехой для толпы, но кровавой жертвой духу покойного. Обряд пришел к римлянам от этрусков, которые верили, что дух умершего не будет знать покоя в могиле, если не оросить его прах человеческой кровью.
И вот у Нового Карфагена Публий устроил погребальные игры. Однако вопреки обычаю, он объявил, что не хочет, чтобы у него на глазах погибали купленные за деньги рабы или наемники, продавшие свою кровь; нет, пусть на тризне в честь его отца и дяди сражается только тот, кто сам захочет. Во всякой другой стране подобное предложение казалось бы нелепым и странным. Но не в Иберии. Кровная месть, обида или просто желание показать свою храбрость побуждали испанцев принять участие в страшном турнире.
Дикое и мрачное то было зрелище: в качестве зрителей собрались римские воины, на арену вышли иберы, убранные сверкавшим на солнце золотом. Среди них внимание Сципиона привлекли двое: один — могучий воин, другой — совсем еще юноша. Он стал их расспрашивать и узнал, что поединком они хотят решить, кому достанется власть над племенем. Ему стало жаль их, и он предложил разобрать дело и решить все мирно. Но они отвечали, что между ними кровь. Видя, что уговоры бессильны, он разрешил им драться. В битве пал младший (Liv., XXVIII, 21).
Вот уже много месяцев с самой весны Публий Сципион не знал ни минуты покоя — битва при Илипе, неотступное преследование врагов до самых берегов океана, устроение дел в стране, поездка в Африку, во время которой он подвергся смертельной опасности, и сейчас же после возвращения — суровая война с непокорными испанскими городами — все это напряжение вдруг разом сказалось. Публий занемог, ему становилось все хуже, и вскоре друзья почти отчаялись в его спасении.
