- А ты этого не хотела бы? Да? - спросил он.
- Почему? - спокойно отозвалась она. - Я хочу, чтоб у тебя все было хорошо.
- Спасибо, - он легонько пожал ее руку.
Как ни странно, к близости они сейчас не стремились - ни Володька, ни Майя. Да и негде было побыть вдвоем, кроме как на улице. Днем она работала, вечерами их матери были дома. Эти тихие встречи продолжались и тогда, когда Володька хлопотал о Гошке.
Адвоката Володьке порекомендовал Сергей. Тот запросил три тысячи и уверял, что дело в горсуде выиграет. Володька как мог ободрял Надюху.
- Брось ты меня успокаивать. Я так думаю: рано или поздно все равно Гошка в тюрьму угодит. Непригодный он для мирной жизни, а пьяный - вообще дурной... Знаешь, бивал он меня... - говорила Надюха.
- Что же раньше не сказала? Вправил бы ему мозги, - возмущался Володька.
- Ну да, вправил... Из-за тебя и выходило все. Дура была, что рассказала...
Посоветоваться насчет Гошки зашел Володька к Толику Лявину. Тот уже не стоял за стойкой - завел буфетчицу, а сам пополнел, поважнел и не предложил Володьке стопку или пива, как делал это раньше.
- За три тысячи никакой стоящий адвокат не возьмется, - заявил Лявин, когда Володька рассказал про Гошку. - Это дело на десять кусков. А таких денег у тебя нет.
- Разумеется, нет.
- Нечего тогда и затевать... Жаль, конечно, Гошку, но сам, дурак, виноват. Мы с ним только одно дельце наладили, и вот тебе на...
- Какое?
- Закуски-то в моем заведении нет, так он вяленую рыбку обещался поставлять. По десятке за штуку пошла бы. Разумеешь?
- Чего тут не разуметь, - усмехнулся Володька. - Ты, как вижу, процветаешь?
- Это только начало... Деньгу поднакоплю, тогда развернусь. Тогда погуляем, - добавил он, хлопнув Володьку по плечу, компенсируя этим "погуляем" зажатое сегодняшнее угощение.
От Толика Володька направился к Сергею поговорить об адвокате, стоит ли вообще брать. Сергей встретил его своим обычным "салют", крепко пожал руку и провел в комнату. На письменном столе лежала груда учебников.
- Штудирую, - показал Сергей на книги. - Столько позабыл, даже страшно. Понимаешь, только в тридцать окончу институт, два года аспирантура, защита уже тридцать три будет... Черт побери, столько потеряно времени! И самые лучшие годы!.. Ну и что тебе этот Гоша? - спросил Сергей, когда Володька рассказал о разговоре с Лявиным.
- Как что? Он же был моим разведчиком, - удивился Володька небрежности, с какой произнес это Сергей.
- Именно был. Теперь он тебе никто.
- А фронтовая дружба навек? - усмехнулся Володька.
- Да, она была. И на войне, наверно, нужна. Но война-то окончилась, Володька! Зачем тебе теперь этот бывший урка? Что общего? Настоящая дружба требует какого-то одинакового интеллектуального уровня. А с Гошкой только водку пить, больше ничего.
- Он был моим разведчком. Мы вместе под смертью ходили, - упрямо повторил Володька. - Такое не забывается.
- Ладно, не будем спорить. Ты просто пока не можешь уяснить, что война окончилась и все, что с ней связано, уходит в прошлое. И слава богу, кстати. Наступило другое - настоящая жизнь! Соображаешь?
- Для меня и та была настоящая, - возразил Володька.
- Может быть, может... - махнул рукой Сергей, потом обернулся к нему: Тебе что, нравилось на войне?
- Не то слово, Сергей... На войне я ощущал свою значимость. Понимаешь?
- Не понимаю! И не принимаю! - выпалил Сергей. - "Значимость" пушечного мяса. - Он горько рассмеялся.
- Я не был "пушечным мясом", - покачал головой тот. - Я был личностью, от которой много зависело.
- Но фактически ты был винтиком военной машины, - разгорячился Сергей.
- Не знаю... Я этого не ощущал.
- Выходит, не желаешь быть винтиком? - не отставал Сергей.
- Вообще неверно это, по-моему.
- Ого, - засмеялся Сергей. - Наконец-то слова не мальчика, а мужа! Все-таки, Володька, мы были самыми умными в классе и кое в чем разбирались даже тогда, на заре туманной юности...
Надюха и Володька медленно брели по Каланчевке из горсуда. Адвокат не помог, и приговор районного суда оставили в силе. Гошка помахал им рукой со скамьи подсудимых, довольно бодро улыбнулся - где наша не пропадала - и был уведен милицонерами. Надюха всплакнула, но вскоре оправилась и сейчас шла с Володькой более или менее спокойная.
- Зайдешь? - спросила она, когда подошли к дому.
Он согласился... На кухне столкнулся с Егорычем, варившим картошку.
- Ну как? - но, увидев их лица, махнул удрученно рукой. - Загремел, значит, Гошка... Ты, Надюха, особо не расстраивайся. Не пара он тебе и буянил часто.
- Проходите ко мне, Николай Егорыч, четвертинка есть, - пригласила она.
Глазки Егорыча поживели, и он ждать себя не заставил. На троих четвертинки было маловато, и, выпив, они сидели, понурив головы, и помалкивали, в общем, как на поминках. Егорыч, правда, пытался успокаивать Надюху, говоря, что найдет она еще себе, но та отмахивалась.
- Бросьте, дядя Коля... Чего уж там, - а потом, горько рассмеявшись, добавила: - "Где уж нам уж выйти замуж, я и так уж вам уж дам уж".
Володька попробовал улыбнуться, но не вышло. Посидев еще недолго, он распрощался.
- Не забывай меня, лейтенантик, - сказала Надюха.
- Слушай, черт бы вас подрал! Что произошло? - с досадой спросил Виктор по телефону, позвонив Володьке поздно вечером. - Я только ввалился, и вот номер.
- Тоня, значит, вернулась?
- Давно. Но почему-то не звонила тебе? Ты что-нибудь оторвал?
- Ничего я не "отрывал"... Ей кто-то позвонил, ну и я...
- Психанул? - перебил Виктор.
- Да нет... Просто... знаешь... Тоня, наверно, поняла, почему я ушел.
- Ты очень ясно выражаешься, - насмешливо заметил Виктор, а потом скомандовал: - Придешь завтра. И не вздумай брыкаться.
...На другой день Володька отправился на Пироговку со смутным, неясным чувством напрасности этой встречи и с боязнью, что Тоня опять заведет речь про Юльку.
Тоня встретила его очень сосредоточенная и какая-то напряженная. Ну, подумал Володька, разговор предстоит, видать, серьезный. Она молча провела в комнату, где витал сладковатый дымок американских сигарет, усадила на диван, сама села на стул против него.
- Приготовься к большому разговору, Володька, - начала она. - Нам нужно во всем разобраться.
- Наверно, - подтвердил он.
- Ответь мне, только правду... Когда на фронте ты садился писать мне письмо, тебе сразу вспоминалась Юля?
- Как ты угадала?
- А о Юле вспоминать было тяжело, поэтому и писал редко? - продолжала она.
- Здорово ты во всем разобралась... Наверно, было действительно так, согласился Володька, усмехнувшись.
- Скажу больше, Володька. Не только письма, но и мысли обо мне сразу связывались с Юлей?
- И это правда, - он опустил голову. - Гибель Юльки - мое первое настоящее горе... И вина, - добавил он.
