Если чьи-то жены на причале — наверное, сошли с ума от этой задержки…
Старпом с мостика — добро на вход. Пора.
На константиновском — зеленый-белый-зеленый — «заходи, брат, заходи» Захожу.
Пустая бухта в странной после шторма тишине, машины застопорены. По инерции вползти под «второй горбатый» — кран на причале.
Машины враздрай. Машины назад. Пошли. Стоп. Вперед самый малый.
До стенки 10.
Подан бросательный. Проводник. Основной. Машины стоп. Пришли.
Снег. Снежные сугробы по всей причальной стенке, с кое-где прочищенными тропками… Оглушительная тишина, сменившая эхо команд и докладов с бака и юта.
Но всего на несколько секунд, потому что со стенки вдруг послышались женские и детские голоса… Все — таки пришли, и все-таки дождались… Жены. Дети.
Голоса, подзабытые за семь с половиной месяцев, и звучавшие лишь в сознании, когда читаешь письмо…
Трап.
Два зам комбрига — строевой и политический. Встретить Доложить.
Комбриг в море.
Построить экипаж.
Благодарят.
А-а-а — ..как всегда. Пока вы там находились, мы, здесь…За…бали. Одно и то же в который уже раз.
Отпустить экипаж.
Офицеров собрать. Что им еще нужно??? Все хотят домой, к женам. Женщины мерзнут на пирсе…Ладно. Офицеров — ко мне в каюту. Старпом. Потихоньку, встречающих — на корабль. Пусть погреются.
Ну долго они будут…задачи…воинская дисциплина… борьба с неуставными отношениями…ЛЮДИ ХОТЯТ ДОМОЙ.!!! ОНИ НЕ ВИДЕЛИ СВОИХ СЕМЬ МЕСЯЦЙЕВ!!!..
Дошло вроде. Хоть и молчал.
Командиру завтра в восемь тридцать — доклад по итогам боевой. С корабля не сходить.
Не понял. Первый сход — всегда командира. Они что… Так точно.
Проводил.
Старпом, кто по кораблю сегодня? Тарасенко. Хорошо.
Ты график схода составил? Отлично. Во изменение. Всем добро на сход. На борту остаюсь я и дежурный по кораблю. Вопросы?
Нет, завтра по плану, как обычно.
…
Сошли. С шумом, смехом, со своими любимыми…
У них всех впереди ночь. У меня тоже.
И все же хорошо, что можно доверять своему экипажу. Не подведут. Сегодня — не подведут.
Поверка. Подъем завтра в семь…довольны… Отбой.
Дежурного. Игорь, проверь, чтоб все были в койках. Доложишь.
…
Все спят? У тебя кто по низам? Буди. Давай его сюда. Нормально все, выспится завтра.
Касым, я что тебя поднял… я дежурного отправлю по делам в город. Справишься?… Ну давай. С дозорным по переменке постоянно по кораблю ходить. И чтоб никаких ночных подвигов. Всем спать. Иди.
Игорь, быстро — форма одежды, вот тебе десятка, такси, — твою жену и мою жену — на корабль. За час справишься?
…как долго тянется этот час…
Как он тянется…
Рубка дежурного! Касым, подними котельного, пусть пароход протопит, да воду горячую в магистраль…Доложишь мне.
Здорово все-таки, что есть ванна…пошла горячая. Наберем побольше…
Как долго тянется…
Приехали.
Еще не зная, каким-то неизведанным чувством — приехали. Каблучки по линолеуму командирского коридора…
Встать. Открыть дверь.
Это ты…
И посмотреть в глаза… И…
Секунду.
Игорь, в пять ноль ноль — проводишь.
Хорошо.
И снова — в глаза.
И неважно, что она говорит, это неважно.
Просто смотреть и смотреть на эту красивую и слегка чужую женщину, о которой думал все эти месяцы, чей запах вспоминал в ночном мучении..
А она пусть говорит.
Знаю, она потом будет обижаться «почему ты спрашиваешь, ведь я тебе рассказывала», но это потом.
Зачем объяснять сейчас, что в эти минуты нет смысла слов, есть только интонации, есть только узнавание, есть поиски чего-то незнакомого, что могло появиться за эти месяцы, и что пытаешься уловить, и не чувствуешь, и радуешься этому…
Шампанское. Наш традиционный напиток прощаний и встреч…
Да..
Еще по бокалу…
И снова вглядываясь, в движения, повороты головы, мягкие взмахи рук… Птица, моя большая птица, ты опять прилетела… Так и хочется обнять, прижать к груди, просто чтобы чувствовать лихорадочные стуки сердца, видеть краешком глаза ресницы и ощущать легкое дыхание у плеча..
Согреть…
Тебе было холодно, птица?
Мы снова вместе, и я согрею…
Нам вместе тепло, да?
Третий час ночи.
У нас еще есть время…
И снова и снова слушать о том, как они были вдвоем с сыном эти месяцы, и снова и снова — уже воспринимая слова как слова и, вставляя иногда свои, слушать, слушать и слушать…
И прижимать к груди, с той необъяснимой нежностью, которую и самому понять кажется невозможно…
Как объяснить, как высказать то, что где-то в сердце копилось все это время, все эти дни…
Я здесь.
Мы вместе.
Мы все сможем.
Мы все сумеем.
Все будет хорошо.
Ты веришь?
Тоненько пропиликал будильник.
Половина пятого.
Надо собираться.
Начинается новый день.
И уже не повторится эта ночь, с ее волшебством, с ее сказкой.
Пора…
Стук в дверь. Пора.
До вечера.
Вечером придут друзья, и мы будем пить, есть, смеяться, говорить наперебой, и петь песни, и шутить.
Но.
Когда мы будем встречаться взглядами, в них будет жить эта ночь…
До вечера.
Совершенно секретно.
Есть такие события в жизни, что помнятся долго-длого.
Например — первое купание море. В Средиземном.
Меня призвали сразу после техникума, ну и попал со своим «средне техническим» в штаб, писарем.
Служба, честно говоря — класс. Бригада в бухточке удобной стоит, штаб — на берегу, катера — рядышком.
Пляж. Крым. Нет, не санаторий конечно, но было время и отдохнуть, тем более при штабе.
И девчонку хорошую нашел — на узле связи радисткой служила…за полгода до увольнения женились…
С этого то и началось все. Я ей, мол уволюсь — ко мне поедем, а она (местная конечно) — давай здесь останемся. Что и говорить, убедила в конце концов.
А тут ко всему — на одном пароходе (у нас в бригаде две плавбазы были) — секретчик, мичман, по возрасту увольняется.
Навалились тут на меня всем кагалом — жена, теща, да и начштаба в ту же дудку дудит, мол оставайся мичманом, оставайся…
Убедили. Подписался.
Приказ вышел, мичмана присвоили — и отбыл на тот самый пароход, дела принимать. Принял, предшественника моего проводили на пенсию — началась моя мичманская служба.
…Очень непросто сперва пришлось. Еще бы, недавно совсем сам мичманов «сундуками» называл, да над тупостью посмеивался — и вот сам — мичман. С одной стороны матросы косятся, что мол за явление природы такое, моря не нюхал (а они все почти — вокруг Европы прошли, значками «За дальний поход» красуются), с другой стороны — мичмана вроде еще за своего не принимают, матрос бывший, мичман без году неделя. Проще говоря — не особенно уважение чувствовал.
