Ознакомительная версия.
Действительно, Макиавелли стремится к конкретному результату: его побуждение (intento) состоит в том, чтобы написать нечто полезное (cosa utile), противопоставив теорию («как должна быть устроена жизнь») реальности («как устроена жизнь»). Кроме того, обращаясь к великим образцам прошлого, Макиавелли не мог не думать о современности, в том числе о мировоззрении, навязываемом миру флорентийскими неоплатониками во главе с Марсилио Фичино, в конце Кватроченто тесно связанными с Медичи (это мировоззрение лежит, например, в основе творчества Боттичелли). Следует отметить, что в те годы во Флоренции, и не только, среди дипломатов все шире распространялась критика античных образцов; так, близкий к Макиавелли Франческо Веттори утверждал, что все реальные правители – тираны, а идеальное государство существует только в сочинениях Платона или Томаса Мора. Жизнь далека от утопии, понимаемой как сообщество «добрых» людей; по мнению Макиавелли, они отнюдь не добры, и политик вынужден с этим считаться. Люди склонны судить о государях слишком поверхностно, не различая полутонов: «Один щедр, другой скуп… один расточителен, другой алчен; один жесток, другой сострадателен; один честен, другой вероломен; один изнежен и малодушен, другой тверд духом и смел; этот снисходителен, тот надменен; этот распутен, тот целомудрен; этот лукав, тот прямодушен». Макиавелли, сознательно отходя от жанра «зеркала», настаивает на том, что государь должен в первую очередь применяться к существующим обстоятельствам: поскольку в силу своей природы «человек не может ни иметь одни добродетели, ни неуклонно им следовать, то благоразумному государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его государства, от остальных же – воздерживаться по мере сил, но не более». Во второй части книги мы вплотную сталкиваемся с тем, что называется умением производить впечатление: в принципе неплохо, если государь слывет щедрым, но, если он проявляет щедрость «разумно и должным образом», о ней никто не узнает; дабы сохранить репутацию щедрого правителя, ему придется «изощряться в великолепных затеях», что приведет его к разорению и, как следствие, к необходимости «сверх меры обременить народ податями и прибегнуть к неблаговидным способам изыскания денег». «Всем этим, – взывает к государю Макиавелли, – ты постепенно возбудишь ненависть подданных, а со временем, когда обеднеешь, – то и презрение». Поэтому гораздо благоразумнее примириться со славой скупца: «Ибо со временем, когда люди увидят, что благодаря бережливости он удовлетворяется своими доходами и ведет военные кампании, не обременяя народ дополнительными налогами, за ним утвердится слава щедрого правителя». Таким образом, главное для государя – хорошо выглядеть в глазах подданных. Не важно, какую политику он проводит, важно, как она воспринимается «народом».
«Oderint dum metuant» («Пусть ненавидят, лишь бы боялись»)
В отличие от лучших образцов литературы в жанре «зеркала», в тексте «Государя» напрочь отсутствует какая-либо религиозность: суверен – не воплощение Бога на земле, как, например, у Данте в его сочинении «Монархия» (Monarchia), а его владения – вовсе не отблеск царства Божия; он меньше всего думает о Божьем суде, ожидающем его на том свете. Он – правитель, добившийся власти благодаря своей энергии (virtù) или удаче (Fortuna); порой – при поддержке внешних сил, но это наименее надежный путь. Потому его главной целью остается успешность правления. Аналогичные размышления мы находим и в «Рассуждениях», в пассаже, посвященном республике (кн. III, гл. XLI): «Когда дело идет о спасении отечества, бессмысленно говорить о справедливости или несправедливости, о сострадании или жестокости, о доблести или гнусности; напротив, следует, отбросив всякие иные соображения, делать все, чтобы спасти отечество и его свободу».
В качестве примера успешного правителя Макиавелли (потомки так ему этого и не простили) приводит человека, которого он близко знал и с которым вел долгие споры, – того самого герцога Валентино, чьи действия едва не привели Флоренцию к утрате независимости. Чем продиктован подобный выбор? Прежде всего Макиавелли нужен был кто-то в качестве примера – его современники плохо воспринимали теоретические разглагольствования, не подкрепленные наглядными доказательствами. Сам Макиавелли говорит об этом так: «Имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной – в отличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал». Обращаясь к образу Чезаре Борджа как к новому образцу успешного правителя («Рассмотрев образ действия герцога, нетрудно убедиться в том, что он подвел прочное основание под будущее могущество, и я считаю не лишним это обсудить, ибо не мыслю лучшего наставления новому государю»), Макиавелли по меньшей мере мог не сомневаться, что он будет правильно понят читателем. Действительно, всем было известно, что Чезаре Борджа сумел добиться многого, поэтому «тем, кому необходимо в новом государстве обезопасить себя от врагов, приобрести друзей, побеждать силой или хитростью, внушать страх и любовь народу, а солдатам – послушание и уважение, иметь преданное и надежное войско, устранять людей, которые могут или должны повредить; обновлять старые порядки, избавляться от ненадежного войска и создавать свое, являть суровость и милость, великодушие и щедрость и, наконец, вести дружбу с правителями и королями, так чтобы они с учтивостью оказывали услуги либо воздерживались от нападений, – всем им не найти для себя примера более наглядного, нежели деяния герцога».
Макиавелли из первых уст узнал о резне, случившейся в Сенигаллии: Валентино сам хвастался перед ним, как хитростью одолел врагов. В «Государе» – сочинении, которое с полным правом можно назвать шедевром лаконичности, – Макиавелли подробно (см. гл. VII) останавливается на деталях тогдашнего заговора (и возвращается к той же теме в «Рассуждениях»), но мы не должны забывать, что этим примером он показывает также границу честолюбивых замыслов нового государя, слишком зависимого от случая (болезни) и от других лиц (своего отца папы Александра VI): «Обозревая действия герцога, я не нахожу, в чем можно было бы его упрекнуть; более того, мне представляется, что он может послужить образцом всем тем, кому доставляет власть милость судьбы или чужое оружие. Ибо, имея великий замысел и высокую цель, он не мог действовать иначе: лишь преждевременная смерть Александра и собственная его болезнь помешали ему осуществить намерение». Иными словами, речь идет о превратностях судьбы, на которые Чезаре никоим образом не мог повлиять, несмотря на свою неоспоримую личную отвагу.
Однако больше всего репутации Макиавелли повредило то, что, приводя в качестве положительного примера Борджа, он представил его как образец необходимой жестокости, что казалось недопустимым с точки зрения морали (гл. XVII): «Чезаре Борджа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Романье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению».
Если Макиавелли подчеркивает необходимость применения жестокости, то лишь потому, что глубоко убежден: люди дурны по натуре («Они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману… их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но, когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся. И худо придется тому государю, который, доверившись их посулам, не примет никаких мер на случай опасности»).
Поэтому государю следует рассчитывать не на достоинства подданных, а на их по преимуществу дурную природу: «Люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно». Люди, движимые наиболее пагубными из своих социальных инстинктов, ведут себя дурно, и относиться к ним надо соответственно, остерегаясь их ответной реакции: ненависть потенциально опасна, и государство находится под постоянной угрозой «заговора». Отсюда вытекает необходимость предпринимать меры предосторожности: «Государь должен внушать страх таким образом, чтобы если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить страх без ненависти. Чтобы избежать ненависти, государю необходимо воздерживаться от посягательств на имущество граждан и подданных и на их женщин. Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества».
Ознакомительная версия.
