В июне, когда Гитлер вошел в Париж, Коба начал предъявлять ультиматумы.
Коба был стремителен в ультиматумах так же, как Гитлер — на полях сражений.
Захват Парижа мой друг отметил ультиматумами в Прибалтике. Он потребовал создания дружественных правительств в Литве, Латвии и Эстонии. Прибалтика капитулировала.
Когда немецкие войска шли по Парижу, наши войска без всяких боев вступили в прибалтийские страны.
Вместе с ними приехали «суровые парни» (слова Кобы) — наши эмиссары: Жданов — в Эстонию, Вышинский — в Латвию, Деканозов — в Литву.
Новые народные (коммунистические) правительства, созданные под надзором «суровых парней», тотчас распустили прежние парламенты. Вновь избранные народом (под контролем войск и опять же «суровых парней») парламенты примут постановление о вхождении в СССР…
Из Прибалтики потянулись эшелоны с арестованными «врагами народа»…
У меня до сих пор хранится вырезка из «Правды» — «Солнце сталинской Конституции бросает благодатные лучи над новыми народами…»
Коба торжествовал. Я застал его с бумагой в руках. Это было донесение агента Берии из Рима.
— Ревнует товарища Сталина фашист Муссолини, — сказал Коба. — Жалуется Фюреру: «Не участвуя в войне, Россия получила большой выигрыш в Польше и Прибалтике. Я, прирожденный революционер, говорю вам: “Вы не можете жертвовать принципами вашей революции из тактического момента. Еще один подобный шаг — и он будет иметь катастрофический отзвук в Италии”…» Оказывается, неглуп знакомый тебе товарищ Сталин. И шаг… точнее, шаги еще будут. Много шагов! — усмехнулся Коба.
Подписание Францией капитуляции в Компьене Коба отметил также весьма своеобразно.
Графа Шуленбурга разбудили и доставили в Кремль к Молотову в два часа ночи. Он очень хотел спать, но сон пропал, когда Молотов сообщил ему, что мы предъявляем ультиматум Румынии. Молотов с обычным непроницаемым лицом пояснил: мы требуем не только вернуть принадлежавшую царской России Бессарабию (что было предусмотрено секретным протоколом), но и передать нам Буковину (никогда нам не принадлежавшую, о которой в протоколах ничего не говорилось)…
Зачитав текст, Молотов сказал, что Коба просит Фюрера поддержать нас в наших действиях по захвату бессарабской нефти и куска румынской территории.
На следующий день пришла очередь не спать румынскому послу. 26 июня, в два часа ночи, ему вручили ультиматум, подкрепленный выдвижением группировки наших войск к границам Румынии.
Ввод советских войск в Румынию — один из главных источников нефти для вермахта — в разгар битвы с Англией был бы катастрофой для Гитлера. Он уже понял: Сталин никогда не уйдет оттуда, куда вошли его солдаты.
Как сообщил агент, Гитлер устроил истерику и проклинал Кобу.
Но пришлось ему заставить Румынию принять ультиматум. Правда, вместо всей Буковины Риббентроп упросил Кобу занять лишь ее северную часть. Коба согласился. На следующий день после принятия Румынией ультиматума наши войска вошли на приобретенные территории.
К сорок первому году мой великий друг восстановил почти всю империю Романовых. Оставалась одна Финляндия.
Такую плату взял Коба за свою странную слепоту.
Только в конце июня я сумел вновь увидеть его.
Коба смотрел в Кремле очередной подарок Гитлера — кинохронику о разгроме Франции. Я переводил.
Молодые волки на танках, распевающие фашистские песни. Все те же жесточайшие бомбежки крупных городов, десанты, низвергающиеся с неба. Торжество блицкрига во всей его красе.
Венцом была церемония подписания французами капитуляции, явно разработанная самим Гитлером.
В Компьене, под Парижем, где в Первую мировую войну французский генерал Фош заставил немецкое командование подписать позорные условия перемирия, находился музей Французской славы. В музее стоял тот самый вагон, где было заключено унизительное для немцев перемирие…
На экране вереница бронированных «мерседесов» въезжала в Компьен. Гитлер в сопровождении Геринга, Браухича, Кейтеля, Риббентропа и Гесса… Они выходят из своих автомобилей, рассматривают монумент: огромный меч победоносных союзников пронзает орла — германскую империю Гогенцоллернов. Гитлер читает вслух надпись на граните: «Здесь 11 ноября 1918 года была сломлена преступная гордыня германской империи, побежденной свободными народами, которые она пыталась поработить». Гитлер смеется в камеру. Отходит от монумента, всем своим видом показывая презрение.
Затем он и его свита входят в тот самый мемориальный вагон, куда уже доставили французов подписывать нынешнюю капитуляцию. Французы явно не ожидали такой великолепной постановки позора. Они подавлены, растеряны… И, сидя в кресле победителя — французского генерала Фоша, Гитлер принимает капитуляцию Франции.
После чего отправляется в завоеванный Париж. Осматривает Гранд-Опера, подъезжает к Елисейским Полям. Затем — остановка возле Триумфальной арки и могилы Неизвестного солдата… И конечно же Собор инвалидов, где Гитлер долго стоит перед саркофагом Наполеона. Растроганные слова в камеру: «Я всю свою жизнь мечтал посетить Париж. Не могу передать, как я счастлив, что моя мечта сбылась».
(Как сообщил мой агент, Гитлер провел в Париже всего три часа. Он сказал своему любимому архитектору Шпееру: «Когда мы закончим свои строительные планы в Берлине, Париж станет жалкой тенью. И тогда мы разрушим столицу презренных лягушатников».)
Просмотр окончился. Коба не произнес ни слова. Он был мрачен. Вместо истощающей войны с Францией — невероятно легкая победа Гитлера. Теперь ему оставалось добить одинокую Англию и стать абсолютным властелином Европы. После этого мы окажемся с ним один на один. Один на один с яростным Гитлером, возмущенным хитростями Кобы. Мой информатор писал мне: «Гитлер в бешенстве от аппетитов Сталина, он кричал: “Марксистский ублюдок нагло воспользовался нашей трудной ситуацией! Пока мы платим кровью и подвигами за новые территории, негодяй придумал получать их даром. Пусть забирает. Мы очень скоро вернем все это!”»
По окончании кинохроники я процитировал Кобе это донесение агента, опустив «ублюдка» и «негодяя». Он выслушал. Строго сказал:
— Гитлер — наш союзник, и никуда ему не деться от этого союза. На два фронта ему не справиться, а он хочет проглотить весь Запад. Как известно, Англия пока сопротивляется. Понятно? Все! Свободен!
Я опять не поговорил с ним о себе.
Между тем Кобе следовало насторожиться. Ибо после завоевания Франции неожиданно был предложен мир Англии. Гитлер объявил: «Я не вижу причин, по которым эта долгая война должна продолжаться. Мне было бы печально увидеть жертвы, которых она потребует».
