– Нам только что предложили по пятьдесят фунтов каждому, чтобы завтра наша лошадь не пришла первой.
– И что ты сказал?
– Посоветовал отправиться к черту.
Тренер может проиграть одну скачку, потому что имел несчастье быть обманутым жокеем. Но если он и дальше будет прибегать к услугам этого нечестного человека или любого другого жокея, известного своей склонностью к жульничеству, то такой риск уже граничит с глупостью. Но, с другой стороны, с трибуны нельзя увидеть, с какими трудностями столкнулся жокей, и, возможно, то, что кажется мошенничеством, на самом деле единственный способ довести заезд до победного конца. Попытка «осадить» лошадь и вправду должна быть вопиющей, чтобы ее можно было доказать.
Вторая угроза, которая постоянно мучает тренеров, – допинг. Эту проблему постоянно обсуждают, но удовлетворительного решения пока не найдено, хотя, по старым правилам, тренер автоматически лишался лицензии, если в слюне его лошади находили какие-либо наркотические средства. Эти правила были изменены, потому что стало несомненным, что невинные тренеры страдают не меньше, чем виновные. Но и сейчас никто не гарантирован от несправедливых решений. Очень трудно, почти невозможно доказать, давал ли тренер лошади допинг или нет. Судьба его лицензии полностью зависит от доверия, которое питают (или не питают) к нему стюарды, ведущие расследование.
– Если я поехал на одно соревнование, а лошадь послал на другое, – сказал как-то Фрэнк Канделл, – и там кто-то предложил моему конюху сто фунтов за возможность побыть пять минут наедине с лошадью, то меня признают виновным в том, что я дал ей допинг, и я потеряю все, на что ушли годы жизни.
Для того чтобы обезопасить лошадей (впрочем, и тренеров тоже), сейчас на ипподромах введены строжайшие ограничения: доступ посторонним в конюшни запрещен, и все конюхи обязаны показывать пропуск с фотографией, прежде чем войти в бокс. Но никакие строгости не могут помешать конюху дать, к примеру, лошади ведро воды перед заездом, а этого вполне достаточно, чтобы она пришла последней.
Мне всегда казалось бессмысленным подозревать тренера в том, что он дал своему скакуну допинг, чтобы тот проиграл. Ведь вся жизнь тренера посвящена одной цели – победить на скачках, зачем же ему идти на такой риск, чтобы свести на нет собственную работу.
Другое дело, когда лошади дают допинг, чтобы она победила, потому что для такого вида мошенничества необходимы специальные знания. Допинг надо дать в исключительно точное время, а это может сделать только тренер.
Мне дважды пришлось работать с лошадьми, которым, уверен, давали допинг, чтобы они пришли первыми.
Первый случай оставил у меня ужасное впечатление. Еще в паддоке лошадь брыкалась, вставала на дыбы, глаза у нее почти выкатились из орбит, изо рта шла пена. Она, как слепая, неслась прямо на первый барьер, будто его там не было. На этом наше партнерство закончилось. Но несчастное животное вскочило на ноги и умчалось куда-то, не разбирая дороги. Позже ее нашли в десяти милях от ипподрома, к счастью для тренера, потому что у нее не смогли вовремя взять слюну на анализ. Этот случай хороший пример того, как трудно манипулировать с допингом, когда имеешь дело с лошадью. Видимо, тренер не нашел никого, кто мог бы посоветовать ему правильную дозу, а это не такой вопрос, какой задашь первому встречному. Должно быть, моя кобыла в тот день получила сокрушительную порцию.
Вторая лошадь не была так явно стимулирована к победе, хотя я заметил признаки взбадривающего допинга. Она всего дней десять как поменяла конюшню, и новый тренер не знал, что я уже несколько раз работал с ней в прошлом и имел возможность убедиться, что она ненавидит скачки. Некоторые считают, что такие животные прекрасный объект для допинга, потому что он заставляет их бежать много быстрее, чем в нормальном состоянии. Но допинг ничего не добавит лошади, которая физически не способна к высокой скорости.
Но в тот день лошадь показала чудеса скорости и легко выиграла. Потом мне пришлось с ней работать еще раз, и она ничем меня не удивила: не получив допинга, она лениво тащилась всю дистанцию, начинала в фаворитах, а пришла почти последней.
Когда я начинал работать для Кена Канделла, у него было очень много скакунов и всего несколько лошадей для гладких скачек, у Фрэнка же, напротив, в основном были только бегуны. Но три года спустя они поменялись ролями, и я почти незаметно поменял конюшню. Мы все еще жили в доме Кена, я работал с его лошадьми и выполнял другие его поручения, но все же большинство заездов проводил на лошадях Фрэнка.
В течение трех сезонов удача почти не изменяла мне, и я очень счастливо участвовал в соревнованиях с лошадьми лорда Байстера, Кена и Фрэнка, твердо убежденный, что жизнь повернулась ко мне светлой стороной. Думаю, что меня вполне устроило бы все свои годы оставаться жокеем со скромными успехами, без резких взлетов и падений, которые пришлось пережить с тех пор.
Много лет меня нанимали для участия в соревнованиях за Золотой кубок в Челтенхеме, но из-за капризов погоды или частых невольных визитов в челтенхемскую больницу мне еще так и не довелось поработать на этих самых престижных скачках. И в марте 1953 года мне предстояло смотреть заезды с трибуны, потому что лорд Байстер выставил Маринерс Лога, которого тренировали в Ирландии, оттуда же приехал и жокей для работы с ним.
Но накануне дня Кубка тренер Питер Кезелт, для которого я раньше не работал, попросил взять скакуна, Стейткрефта, потому что его жокей получил травму. Я с удовольствием согласился и на следующий день надел бледно-голубую с белым форму, цвета миссис Джон Уайт, владелицы лошади.
Обычно жокей, когда входит на парадный круг, прямо направляется к тренеру и владельцу, чтобы поздороваться и получить последние инструкции. Я поискал глазами мистера Кезелта и миссис Уайт и увидел, что они беседуют с Их величествами королевой и королевой-матерью, которые в тот день приехали на скачки и наблюдали, как выводят лошадей. Лорд Байстер, заметив мое смущение, подозвал меня к себе, он с ирландским жокеем стоял недалеко от королевской компании. И в этот момент мистер Кезелт положил руку мне на плечо.
– Пойдемте, – сказал он, – я представлю вас королеве.
Я последовал за ним, поклонился, пожал руку королеве и королеве-матери и с большой неловкостью обнаружил, что невозможно снять шляпу, если она в виде шлема и завязана тесемками у тебя под подбородком.
До сих пор помню, что стояла холодная сырая погода и на королеве было меховое пальто и желтый шарф. Мы поговорили о Стейткрефте, а когда к нам присоединился лорд Байстер, то и о Маринерс Логе. Затем мистер Кезелт помог мне вспрыгнуть в седло, и мы со Стейткрефтом отправились на старт. Но мой скакун на половине заезда растянул коленное сухожилие, и когда я вел его назад, то размышлял о совпадениях, которые привели к встрече с королевой и королевой-матерью. У меня и мысли не мелькнуло, что это отнюдь не последняя встреча.
