Еще один «урок» — последний ли? — я успела получить буквально накануне того дня, когда покидала Норильск.
Комната, где я жила, уже не была моей. Перед отъездом я сделала обмен с соседями через коридор: «жучкой» Ленкой и ее «мужем» Васей, железнодорожником, который бывал трезв (относительно) лишь по пятницам. Они меня очень просили. Их комната хоть была больше моей (семь квадратных метров против моих пяти с половиной), зато она была сырая, а моя почти сухая.
Мне пришлось немало повозиться, пока я добилась разрешения на этот обмен.
Все свои вещи я отдала Нинке Курчавиной. Она должна была позвать ребят, чтобы унести шкаф, топчан, письменный стол и прочее. Я с грустью смотрела на опустевшую клетушку, в которой столько было пережито, передумано…
Вдруг дверь с шумом раскрылась, в комнату буквально влетела Ленка — простоволосая, растрепанная, грохнулась передо мной на колени и поползла, теряя галоши.
— Плюнь мне в рожу и скажи, что я — сволочь и б….!
— Тебе виднее… — сказала я, пятясь от неожиданности.
— Нет, ты так и скажи! Ты — вот как всегда была к нам добра! Когда кто-нибудь из нас заболеет, к кому за помощью мы обращались? К тебе! А когда в конце месяца нам на хлеб денег не хватало, кто нас выручал? Только ты! Ведь ты знала, что мы никогда долгов не возвратим, но не отказывала. А сколько от нас было тебе беспокойства: пьянки, ругань, драка, скандал за скандалом! Стал бы кто на твоем месте хлопотать, чтобы мы переселились в сухую комнату? Так знай же! Майор КГБ вызвал Васю к себе и велел, как только почтальон опустит письмо в твой ящик, его вытащить и отнести его в их штаб на Гвардейскую площадь. Там он ожидал с четверть часа. Затем возвращали письмо, целехонькое…
Тошнота подкатила к моему горлу… Стpоки, полные материнской любви, и взоры палачей, которые дотошно выискивают, что же извлечь из них такого, что можно использовать против ее столь горячо любимой дочери!
Нанести удар материнской рукой! Может ли быть что-либо более гнусное?! Но это и есть «советская система».
Век живи — век учись. Каждый раз мне кажется, что мое «высшее образование» завершено, и каждый раз я делаю печальное открытие: предела низости не бывает. Это тот «n», к которому всегда можно прибавить единицу, и получится «n+1».
Что будет следующей «единицей»?
Жить мне осталось недолго… Может быть, «минет меня чаша сия»?
[12]
Мама! Ласковая моя старушка! Я выполнила твое желание… Всё, что здесь написано — правда. А правда — вечна. Но иногда эта правда ужасна… Может, такую правду лучше вычеркнуть из памяти? Но что тогда останется… Ложь, только ложь! А ложь, даже красивая ложь — всё равно зло. Значит, вычеркнув из памяти ужасную правду, остается пустое место, куда заползает ложь. А неведение — бессильно.
Так пусть живет правда! И — да сгинет ложь!!!
***Ессентуки,
вторая половина 60х гг. — начало 70х гг.
Туда, туда!.. (нем.).
двойная сумка через плечо, спереди и сзади (молд.).
парень (молд.).
Барышня, наша барышня! (молд.)
Да будет свет! (лат.)
за поворотом (фр.).
Маргарита Эмилиевна в 1947 г. была старшей сестрой хирургического отделения ЦБЛ.
с листа (фр.).
«Ванька улыбается, Ванька ворчит» (фр.).
к делу (лат.).
применительно к человеку (лат.).
Александра Алексеевна Керсновская умерла 17 января 1964 года.
