были приняты все необходимые меры, Барклай дозволил Ермолову распоряжаться
войсками. Между тем неприятель, заняв одну высоту несколькими орудиями,
наносил нам большой вред; Ермолов приказал Желтухину с своими
лейб-гренадерами овладеть этой высотой. Желтухин, не заметив, что высота
весьма крута, повел слишком быстро своих гренадер, которые, будучи весьма
утомлены во время подъема, были опрокинуты неприятелем. Неприятель,
заметив, что этот храбрый полк, здесь сильно потерпевший, намеревается
вновь атаковать высоту, свез свои орудия. Между тем Наполеон навел пять
понтонов, чрез которые французы могли атаковать наши войска с фланга и
тыла; если б Тучков 3-й придвинулся бы ближе к Смоленску, он бы мог быть
отрезан. Все наши войска и артиллерия, благодаря неутомимой деятельности,
энергии и распорядительности Ермолова, но в особенности бездействию Жюно,
достигли благополучно Соловьевой переправы. Барклай, оценив вполне заслуги
Ермолова, поручил ему представить от своего имени рапорт о том князю
Кутузову.
Однажды Барклай приказал Ермолову образовать легкий отряд. Шевич был
назначен начальником отряда, в состав которого вошли и казаки под
начальством генерала Краснова. Хотя атаман Платов был всегда большим
приятелем Ермолова, с которым он находился вместе в ссылке в Костроме в
1800 году, но он написал ему официальную бумагу, в которой спрашивал, давно
ли старшего отдают под команду младшего, как, например, Краснова
относительно Шевича, и притом в чужие войска? Ермолов отвечал ему
официальною же бумагою, в которой находилось, между прочим, следующее: "О
старшинстве Краснова я знаю не более вашего, потому что в вашей канцелярии
не доставлен еще формулярный список этого генерала, недавно к вам
переведенного из Черноморского войска; я вместе с тем вынужден заключить из
слов ваших, что вы почитаете себя лишь союзниками русского государя, но
никак не подданными его". Правитель дел атамана Смирной предлагал ему
возражать Ермолову, но Платов отвечал: "Оставь Ермолова в покое, ты его не
знаешь, он в состоянии сделать с нами то, что приведет наших казаков в
сокрушение, а меня в размышление".
[7] П. П. Коновинцын был в полном смысле слова благородный и неустрашимый
человек, отличавшийся весьма небольшими умственными способностями и еще
меньшими сведениями. Будучи назначен дежурным генералом всех армий, он
вначале посылал бумаги, им получаемые, к Ермолову, прося его класть на них
резолюции. Ермолов исполнил на первый раз его просьбу, но, выведенный из
терпения частыми присылками большого количества бумаг, он возвращал их в
том виде, в каком получал, с адъютантом своим Фонвизиным, который будил
ночью Коновницына и обратно возвращал ему бумаги. Коновницын, прочитав
однажды записку Ермолова, в которой было, между прочим, сказано: "Вы
напрасно домогаетесь сделать из меня вашего секретаря", сказал Фонвизину:
"Алексей Петрович ругается и ворчит". Он приобрел отличного руководителя и
наставника в квартирмейстерском полковнике Говардовском, авторе знаменитого
письма графа Буксгевдена к графу Аракчееву. Этот даровитый штаб-офицер
погиб в Бородинском сражении. Впоследствии Толь совершенно овладел
Коновницыным.
[8] За два дня до моего прихода в село Егорьевское, что на дороге от
Можайска на Медынь, крестьяне ближней волости истребили команду Тептярского
казачьего полка, состоящую из шестидесяти казаков. Они приняли казаков сих
за неприятеля от нечистого произношения ими русского языка. Они же самые
крестьяне напали на отставшую мою телегу, на коей лежал чемодан и больной
гусар Пучков. Пучкова избили и оставили замертво на дороге, телегу
разрубили топорами, но из вещей ничего не взяли, а разорвали их в куски и
разбросали по полю. Вот пример остервенения поселян на врагов отечества и,
вместе с сим, бескорыстия их.
[9] Но не писать слогом объявлений Ростопчина. Это оскорбляет грамотных,
которые видят презрение в том, что им пишут площадным наречием, а известно,
что письменные люди немалое имеют влияние над безграмотными, даже и в
кабаках.
[10] Во время войны 1807 года командир лейб-гренадерского полка Мазовский
носил на груди большой образ св. Николая-чудотворца, из-за которого торчало
множество маленьких образков.
[11] День вступления французской армии в Москву. Но мы о том не знали.
[12] Я всегда сдавал пленных под расписки. Валовая сделана была по
окончании моих поисков, в окрестностях Вязьмы, и подписана юхновским
дворянским предводителем Храповицким.
[13] Покойного Василия Федоровича.
[14] Он отряжен был в Москву для вербования уланов. Волынский уланский полк
находился в западной армии, под командою генерала Тормасова на Волыни.
[15] Вопреки многим, я и тогда полагал полезным истребление Москвы.
Необходимо нужно было открыть россиянам высший предмет их усилиям, оторвать
их от города и обратить к государству.
Слова "Москва взята" заключали в себе какую-то необоримую мысль, что Россия
завоевана, и это могло во многих охладить рвение к защите того, что тогда
только надлежало начинать защищать. Но слова "Москвы нет" пересекли разом
все связи с нею корыстолюбия и заблуждение зреть в ней Россию. Вообще все
хулители сего превосходства мероприятия ценят одну гибель капиталов
