Вскоре супружеские отношения с королем возобновились. «Что же касается моего состояния, оно по-прежнему, к сожалению, остается без изменений, и это не дает мне покоя, моя дорогая матушка. Однако я не теряю надежды, поскольку есть и улучшения в наших отношениях, король стал гораздо более уверенным, это для него большой шаг вперед. Он очень добр со мной, и я стараюсь отвечать ему тем же». Физическая близость супругов установилась окончательно. Мерси сообщил эту триумфальную новость Марии-Терезии 12 сентября с небольшим опозданием, которое он объяснил так: «Это событие, столь долгожданное, произошло 18 августа. Король пришел к королеве в десять часов утра, в тот момент, когда она выходила из ванны. Супруги оставались наедине больше часа. Король потребовал с большой настойчивостью, чтобы все это осталось в тайне от чужих ушей, и королева пообещала сохранить ее. Исключение составлялось лишь для врача Лассона, который по приказу короля в любом случае сообщил, что брак подтвержден». На самом же деле королева рассказала обо всем Мерси и Вермону лишь 26 августа, на следующий день после праздника Святого Людовика, поскольку король «согласился сказать об этом после долгих сомнений, лишь после того как сам смог поверить в эту новость, столь долгожданную». 24 августа Мария-Антуанетта «приятно удивила супруга развлечениями, которых он никак не ожидал, об этом можно прочитать в „Секретной переписке“. Все придворные заметили радость и нежность супругов и предполагали даже, что праздник закончится для супругов романтической сценой, результат которой Франция увидит через девять месяцев». В Версале любая тайна раскрывалась очень быстро, и супружеский секрет очень скоро был известен всем. Мария-Антуанетта написала матери об этом лишь 30 августа: «Это самое большое счастье в моей жизни, вот уже восемь дней, как мы по-настоящему близки с королем, это повторялось уже не один раз, и вчера еще более явно чем, в первый раз. Я думала сразу же послать вам курьера с этой новостью, но хотела сама еще раз убедиться, что все действительно свершилось. Не думаю, что уже беременна, но это произойдет очень скоро». Мария-Терезия вскоре получила письмо от Лассона, который полностью подтвердил слова ее дочери.
Однако нежная любовь, которая установилась. между супругами, длилась недолго. Через несколько дней королева вернулась к своим прежним привычкам и развлечениям, вставала очень поздно, ложилась лишь под утро. Несмотря на суровые наставления брата, она продолжала играть с огнем. По словам Мерси, «эта игра становилась все более беспорядочной и вольной». На глазах королевы придворные жульничали и плутовали. Мария-Антуанетта снова проиграла астрономическую сумму, долги ее росли, но это, казалось, совсем не беспокоило ее. Брат забросал ее серьезными и даже грозными письмами, на которые она отвечала несколько вольно, словно забыв об их весенних беседах и клятвах.
Летом 1777 года она ввела еще один вид развлечений, который вызвал много лишних разговоров и недовольств. Поздно вечером музыканты французской гвардии отправлялись играть на большую террасу в саду Версаля, открытом для публики, которая с удовольствием прогуливалась там под звуки приятной музыки. Вдохновляемая графом д'Артуа, королева смешивалась с толпой в надежде не быть узнанной, совсем как на балах в Опере. Она прогуливалась под руку со своими золовками, но иногда принцессы продолжали свои прогулки одни. Под покровом темноты были возможны любые встречи и любые предложения. Поскольку король также проявил любопытство к подобным развлечениям, с которых возвращался в весьма игривом настроении, королева чувствовала себя довольно свободно и с удовольствием предавалась шалостям. Она убегала от своей жизни государыни, впрочем, так же как и от своей супружеской жизни. «Королю не нравится спать вдвоем, — жаловалась она матери. — Я делаю все, чтобы это разделение не было окончательным. Иногда он приходит ко мне, и мы проводим вместе ночь. Я считаю ниже своего достоинства говорить ему о том, чтобы его визиты стали более частыми, но и так он приходит ко мне каждое утро в мой кабинет. Его дружба и нежность возрастают день ото дня». Поскольку Мария-Терезия не понимала, «почему король проявляет так мало желания по отношению к молодой и красивой женщине», Мерси должен был восстановить справедливость по отношению к Людовику XVI. «Я считаю, что это лишь уловки королевы, — отвечал он ей. — Он доказывает мне, что никогда не испытывал к ней отвращения и они перестали спать вместе из-за привычек королевы, ее ночных игр и развлечений. Он ложится рано, чтобы встать пораньше, и никогда не знает, когда вернется королева. Он не хочет ни в чем стеснять ее: вот настоящая причина того, что они спят врозь». И когда она возвращается на рассвете и ложится спать, он может прийти к ней, чтобы закрыть за собой королевскую дверь, так писал Скарнафис, новый посол Сардинии. В Версале никто не знал, когда король ходит к своей жене, так как их апартаменты соединял тайный переход. В Фонтенбло он должен для этого пройти через прихожую, обычно очень людную. Однажды вечером он ткнулся в закрытую дверь и вернулся к себе, совершенно не расстроившись. По словам посла, во время пребывания в Фонтенбло он провел с Марией-Антуанеттой не более трех-четырех ночей. Добавим для сравнения, что на охоту король ходил двадцать шесть раз!
Мерси больше не старался оправдывать поведение королевы. Он был вынужден признать, что поведение ее стало еще хуже, чем до приезда императора. Отныне совершенно бесполезно напоминать ей обещания брату. Она лишь улыбалась в ответ. Посол даже думал, что «Правила», которые писала ей Мария-Терезия, были сожжены. Фавориты полностью подчинили себе королеву. В водовороте балов и развлечений герцог де Копи и госпожа де Полиньяк не забывали просить о милостях по отношению к их родственникам и протеже. Назначения, посты, пенсии и содержания раздавались направо и налево. Разумеется, это вызывало недовольство тех, кто не мог получить их по справедливости. Дружба и близость королевы к госпоже де Полиньяк крепла с каждым днем. Она советовалась с подругой по любому вопросу, доверяла ей самые большие тайны, показывала письма матери и брата. Если верить Мерси, она никогда не писала матери, не поговорив предварительно с мадам де Полиньяк. Посол полагал, что именно та советовала королеве бесстыдно лгать матери, впрочем, в те времена это было сплошь и рядом. До сей поры Мария-Антуанетта была покорной и послушной дочерью и всегда говорила с матерью совершенно откровенно. Иногда правда бывала ей не совсем на руку, но тем не менее это всегда была правда. Теперь же Мария-Терезия не была единственной повелительницей сердца и разума ее дочери. Иоланда де Поластрон графиня де Полиньяк теперь заняла ее место. Она использовала все свое влияние на так легко обманывающуюся женщину, которая к тому же в глубине души была очень наивной. Имея гораздо больший жизненный опыт, нежели молодая королева, подруга могли уговорить ее на все, что угодно, даже не прилагая особых усилий.
