Образцом для «Урока мужьям» послужили «Братья» Теренция, где два брата используют противоположные методы воспитания своих сыновей: один проповедует строгость, другой — снисходительность. Микион в «Братьях» говорит:
«Скандала нет, поверь ты мне, для юноши
Гулять, кутить и двери хоть выламывать».[113]
У Мольера Арист (несколько переиначенный Микион) не колеблясь заявляет:
«…Пусть так. Я верю все же,
Что можно дать шутя уроки молодежи,
Журить за промахи, но с карой не спешить
И добродетелью нимало не страшить.
Я с Леонорою держался этих правил:
Ничтожных вольностей я ей в вину не ставил,
Ее желания охотно исполнял
И в этом никогда себя не обвинял.
Ей часто побывать хотелось в людном зале,
В веселом обществе, в комедии, на бале, —
Я не противился и утверждать готов:
Все это хорошо для молодых умов,
И школа светская, хороший тон внушая,
Не меньше учит нас, чем книга пребольшая.
Ей траты нравятся на платье, на белье, —
Что ж, в этом поощрить стараюсь я ее.
Нет в удовольствиях подобных преступленья;
Мы можем дать на них, по средствам, позволенье».
В пьесе Мольера сыновья превратились в воспитанниц (Леонору и Изабеллу) двух братьев (Ариста и Сганареля), которые собираются взять их в жены. Покладистый Арист предвосхищает Филинта из «Мизантропа», так же как Сганарель — Альцеста. Мольеру редко удается сразу же создать законченный персонаж, он делает, так сказать, серию набросков, терпеливо, почти непроизвольно кружит вокруг цели, прежде чем ее достичь. В этом смысле «Урок мужьям» (не шедевр, конечно, но блестящая комедия-фарс) может считаться эскизом к «Уроку женам». Мольер не повторяет себя, он себя совершенствует. В наставлениях, которые Арист дает брату, уже слышится Филинт:
«Считаться с большинством необходимо всем.
К себе внимание приковывать зачем?
Все крайности претят; разумному не надо
Ни пышности в словах, ни пышного наряда:
Следить спокойно он, чуждаясь пустяков,
За переменами в обычаях готов.
Я вовсе не хочу усваивать методу
Всех, кто опередить старается и моду,
Кто страстью к крайностям настолько одержим,
Что кровно оскорблен, коль превзойден другим.
Но дурно, как бы вы ни защищали это,
Упрямо избегать обыкновений света.
Не проще ли в толпе глупцов сливаться с ней,
Чем в одиночестве быть всех других умней?»
Сганарель, напротив, ревностно держится обычаев старины. Он презирает моду и готов во всем отличаться от толпы:
«Так не угодно ль вам еще меня бесславить,
Мне ваших щеголей в пример достойный ставить
И понуждать меня к ношенью узких шляп,
Скроенных так, чтоб мозг в них немощный иззяб?
Иль накладных волос, разросшихся безмерно,
Чтоб утонуло в них лицо мое, наверно?
Камзолов куценьких — тут мода вновь скупа, —
Зато воротников — до самого пупа?
Огромных рукавов — таких, что в суп влезают,
Иль юбок, что теперь штанами называют,
Иль туфель крошечных, на каждой — лент моток,
И смотришь — человек, как голубь, мохноног?»
Затем он обрушивается на наколенники; достается всем деталям туалета. К своему несчастью, Сганарель хотел бы заставить будущую жену
«Жить не своим умом, а так, как я направлю.
Пусть саржа скромная одеждой будет ей,
А платье черное лишь для воскресных дней;
Чтоб, дома затворясь, повсюду не гуляла
И помыслы свои хозяйству посвящала,
Чинила мне белье, коль выберет часок,
Для развлечения — могла связать чулок,
Чтоб болтовня повес ей не была знакома,
Без провожатого не покидала дома.
Я знаю: плоть слаба. Предвижу шум и спор,
Но не хочу носить я из рогов убор.
Ее невестою имея на примете,
Хочу быть за нее, как за себя, в ответе».
Сганарель надувается самодовольством, он глупец — в современном смысле этого слова и в том, в каком оно употреблялось в XVII веке: обманутый любовник, муж-рогоносец. Леонора рада выйти замуж за снисходительного Ариста. Но в малютке Изабелле просыпается женщина, справиться с ней будет не так-то легко; это плутовка, у которой сто хитростей в запасе, тип инженю, который мы снова увидим в Агнесе из «Урока женам»; в довершение ко всему она влюблена, и, уж конечно, не в этого монстра Сганареля. С приближением ночи она выскальзывает из дому и спешит на свидание со своим любезным другом Валером, но натыкается на Сганареля. Она ему рассказывает, что оставила Леонору в своей комнате с юношей, которого та предпочитает старику Аристу. Полный восторг Сганареля, чья теория строгости получает таким образом блестящее подтверждение. Изабелла даже утверждает, что вышла на улицу, чтобы не оказаться сообщницей Леоноры. В конце концов простак Сганарель, потирая руки при мысли об унижении Ариста, зовет комиссара засвидетельствовать свою же отставку и устраивает брак своей воспитанницы с молодым Валером. Хитрая девчонка обвела его вокруг пальца и даже заставила его самого поспособствовать своему несчастью. Самолюбивый Сганарель не может прийти в себя от такой наглости:
«Я от коварности подобной, право, нем.
Навряд ли дьявол сам сумел бы зло и смело
Со мною обойтись, как эта дрянь сумела!
Я руку за нее готов был сжечь в огне.
Но можно ль женщине довериться вполне?
Из них и лучшая — одна сплошная злоба;
Ведь этот пол рожден, чтоб мучить нас до гроба».
А служанка Леоноры Лизетта (ее с первого же представления играла Мадлена Бежар) то ли в шутку, то ли всерьез заключает, обращаясь к зрителям:
«Коль есть еще мужья с характером таким,
Пусть в школу к нам идут — мы им урок дадим».
Как видим, эту пьесу еще нельзя назвать комедией нравов. И все-таки, несмотря на буффонады, неправдоподобные ситуации и недоразумения, она имеет на то больше прав, чем «Смешные жеманницы». Фигуры доброжелательного Ариста, недалекого Сганареля, резвой Изабеллы очерчены великолепно. Мелкие недочеты незаметны в общем потоке, смываются быстротой ритма, живостью диалогов. Ничего тягостного в этой пьесе, все в ней увлекательно. Мольер посвящает ее Месье, своему покровителю. Он пишет: «Я осмелился посвятить Вашему высочеству безделку…»
![Жорж Бордонов - Мольер [с таблицами]](https://cdn.my-library.info/books/43891/43891.jpg)
