Единственное, что теперь меня беспокоило, — это необходимость приобрести хронометр. В наших новомодных правилах кораблевождения говорится, что без хронометра нельзя определить свое местонахождение, и даже я сам дал себя убедить в этом. Мой прежний отличный хронометр давно находился в бездействии, а за чистку и регулировку надо было уплатить пятнадцать долларов. Целых пятнадцать долларов! По вполне понятным причинам я оставил хронометр дома, подобно тому как «Летучий Голландец» поступил со своим якорем.
Одна бостонская дама прислала мне денег на покупку двухгорелковой лампы, которая по ночам освещала каюту, а днем при небольших ухищрениях служила кухонной плитой.
Закончив на этом оснащение, я был готов к отплытию и 7 мая вышел в море. Не имея достаточно места для разворота, «Спрей», набирая ход, по пути содрал краску на старом прогулочном судне, которое красили к летней навигации.
— Кто нам уплатит за это? — зарычали маляры.
— Я уплачу… — ответил я.
— Разве что грота-шкотом… — отозвался капитан «Блюберда», проходившего рядом с нами, намекая на то, что я отплываю.
Впрочем, платить было не за что, разве каких-нибудь пять центов за краску. Но между малярами со старой калоши и капитаном «Блюберда», неожиданно принявшим мою сторону, поднялась бурная словесная перепалка, в ходе которой была забыта основная тема происшествия. Никто так и не прислал счета за причиненный убыток.
В день отплытия из Глостера погода была тихая. У выхода из бухты, откуда отправился «Спрей», я увидел интересную картину: вдоль высокого фасада здания фабрики трепетали платки и шапки. Изо всех окон смотрели приветливые лица;
все желали мне счастливого плавания. Кое-кто окликал меня, как бы спрашивая, куда и зачем я плыву в одиночестве. Я делал вид, будто хочу причалить, и тогда сотни рук тянулись, демонстрируя готовность плыть вместе со мной. Но берег был слишком опасен!
Идя в крутой бейдевинд при слабом юго-западном ветре, «Спрей» вышел из бухты, и в полдень я миновал Истерн Пойнт, получив сердечный прощальный привет — последний из многих знаков внимания, оказанных мне в Глостере.
Ветер засвежел, и, бодро рванувшись вперед, «Спрей» скоро очутился на траверзе маяка Тетчерс-Айленд. Взяв курс на восток и пройдя к северу от банки Каш-Ледж и скал Амен Роке, я еще и еще раз задавал себе вопрос, не лучше ли держаться подальше от скал и баров. Ответив самому себе, что обязуюсь совершить на «Спрее» кругосветное путешествие вопреки опасностям, таящимся в море, я сказал это со всей серьезностью. Таким образом, застраховав самого себя, я отправился в плавание. Вечером, находясь невдалеке от банки Каш-Ледж, я привел «Спрей» к ветру, насадил наживку на рыболовную снасть, опустив ее на 30 морских саженей (≈55 м), и принялся ловить глубоководную рыбу. Я рыбачил с отменным успехом до наступления темноты и поймал три трески, двух пикш, одну морскую щуку и, что было приятнее всего, небольшого, но жирного и юркого палтуса. Решив, что я нахожусь на самом удобном месте, где можно пополнить запас продовольствия, я отдал плавучий якорь, который должен был удерживать нос «Спрея» против ветра. Юго-западное течение также было противоположно ветру, и это давало мне уверенность, что наутро «Спрей» будет находиться почти на том же месте. Затем я выставил мой большой сигнальный фонарь и впервые в полном одиночестве среди морского простора улегся, но не спать, а лишь дремать и мечтать.
Где-то я читал, как одна рыбацкая шхуна, бросив якорь, зацепилась за спину кита, который с бешеной скоростью унес ее в открытое море. Именно это случилось и со «Спреем» — во сне, конечно! Я не мог отделаться от этого впечатления, даже когда проснулся и обнаружил, что ветер дует вовсю и что разгулявшееся море потревожило мой краткий отдых. Луна освещала гонимые ветром облака: надвигался шторм. Тогда, оставив лишь самую малость парусов, я зарифил их, выбрал плавучий якорь и направился к маяку на острове Монхеган, которого достиг на рассвете 8 мая. Идя полным ветром, я вошел в гавань Раунд-Понд — маленький порт к востоку от Пемакуид. Здесь я пробыл весь день, пока ветер бушевал среди прибрежных сосен. На следующий день погода стала достаточно хорошей, и я вышел в море, предварительно внеся все записи в судовой журнал, не позабыв упомянуть о моем «приключении с китом».
Скользя вдоль берега по спокойной поверхности моря, «Спрей» держал курс на восток, проходя мимо множества островков. К вечеру 10 мая мы достигли большого острова, который остается в моих воспоминаниях под названием Лягушачьего, так как он пытался очаровать «Спрей» миллионами лягушачьих голосов. От Лягушачьего острова мы поплыли к Птичьему, называемому также скалами Геннета. На нем установлен сильный мигающий маяк, яркими вспышками освещавший плывущий мимо «Спрей».
Отсюда я взял курс на о-в Брайер-Айленд и во второй половине следующего дня очутился среди рыбачьих судов на западной рыболовной банке. Поговорив со стоявшим на якоре рыбаком, который дал мне неправильный курс, я поплыл вдоль юго-западной оконечности бара через самую поганую быстрину, какая только имеется в заливе Фанди, и угодил прямо в Уэстпорт в Новой Шотландии, где когда-то в юные годы провел восемь лет.
Возможно, что рыбак сказал мне «ост-зюйд-ост», то есть подтвердил правильность направления, которое я держал в момент подхода к нему, а мне почудилось, что он сказал «ост-норд-ост», и я изменил курс. Прежде чем вообще ответить на мой вопрос, он воспользовался представившейся возможностью удовлетворить собственное любопытство и выяснить, откуда я плыву, почему путешествую в одиночку и почему не имею на борту ни кота, ни собаки.
Почему на борту нет ни кота, ни собаки?…
Впервые на протяжении своей морской жизни я на вопрос получил вместо ответа целую кучу вопросов. Думаю, этот тип был не из здешних мест. Во всяком случае он родом не с о-ва Брайер-Айленда, потому что, увертываясь от волн, хлеставших через поручни, и вытирая руками брызги воды с лица, он упустил отличную, пойманную им было треску. Хорошо известно, что жители о-ва Брайер-Айленда, независимо от того — сидит ли у них рыбка на крючке или нет, никогда не отворачиваются от морских брызг. А этот только болтал руками и невнимательно перебирал снасть. Помню, как мой старый приятель дьякон со здешних островов, даже слушая проповедь в церкви и задремав, непрерывно перебирал руками воображаемую рыболовную снасть, чем доставлял молодежи неописуемое удовольствие.
Я был рад неожиданному приходу в Уэстпорт. Впрочем, любой порт привел бы меня в восторг после отчаянной взбучки, которую получил «Спрей» от свирепого зюйд-оста. В Уэст-порте я очутился среди своих школьных друзей; это событие произошло 13 мая, а тринадцать — самое счастливое число в моей жизни. Это установлено задолго до того, как доктор Нансен отправился к Северному полюсу во главе экспедиции, состоявшей из тринадцати человек. Возможно, он слышал о том, как я с экипажем такой же численности совершил необычный бразильский рейс.
