3
«Хозяин иногда посвящал меня в свои дела — должен его адъютант и секретарь знать его планы, чтобы предусмотреть меры предосторожности, обезопасить его от врагов, а их, врагов народа, кишмя кишело вокруг. Шеф как-то сказал: «Довериться некому: тот двурушник, тот в прошлом с троцкистом в дружбе состоял, а этот — не знаешь, кому служит». Я в тот год был рядовым охраны, да и лет-то мне было чуть больше двадцати. Правда, ростом был выше других, да и силой природа-мать не обидела — мешок груш поднимал одной рукой… Однажды пришли с шефом и следователем в камеру, было это, если память не изменяет, в тридцать восьмом, — военный следствию показания давать отказывался. Зашли, смотрю — в углу стоит вояка в гимнастерке со следами от трех ромбов на петлицах — по-нынешнему генерал-лейтенант, высокий, глаза сверкают, кулаки сжаты, лицо в ссадинах. Шеф к нему: «Чего вы упрямитесь? Все ваши уже дали показания. Вы же с Тухачевским в Германию ездили? Ездили. Там вас и завербовали. Подпишите показания, и делу конец». «Почему бьют, товарищ секретарь?» — прохрипел комкор. «Бьют не по своей воле — дайте показания на Рокоссовского и на вашего командующего округом». «Никаких показаний давать не буду! В Германии действительно был с Тухачевским, но никто и никогда не вербовал меня. Это же, — комкор показал на лежащие на столе листы бумаги, — ложь! Он же все выдумал!» И кинулся комкор на следователя. Тут я вступился. Пришлось одним ударом свалить на пол не в меру горячего комкора. Была силушка, была…
Да, так вот, той осенью тридцать первого шеф был чересчур беспокойным, ждал кого-то, суетился, на столе — схемы горных дорог, пастушьих троп, горных селений. Трижды с ним в горы поднимались: к озеру шли то по дороге, то по тропам. Это сейчас я такой предусмотрительный — людям не верю, а тогда я всем доверял, каждому слову внимал. Горы я любил. Стою в охране, а сам вершинами любуюсь. Знаете, какие красивые вершины на закате солнца! Золотом они усыпаны, солнечным теплом душу греют. Глаз не оторвешь!
А какая там тишина! Орел в небе, а на земле слышно, как шуршат перья его крыльев. Стою, любуюсь, значит, орлом, заходом солнца, горными вершинами, и вдруг чья-то рука на мое плечо: «Что вы там, товарищ Гваришвили, увидели?» Голос хозяина! Резко поворачиваюсь — знакомое пенсне. «Тишиной и закатом любуюсь, товарищ начальник ГПУ», — отвечаю. «Нашли чем заниматься! Ваше дело другое — все видеть сквозь камень, сквозь деревья! Ежесекундно искать глазами врага — вот главная задача, товарищ Гваришвили». «Слушаюсь», — отвечаю.
Стал замечать, что хозяин ко мне присматривается, разговоры часто заводит, выспрашивает о людях охраны, о ее начальнике. Ну, думаю, в чем-то ошибся. Страшно стало — вспомнился Цулукидзе. Тоже из охраны. Что-то кому-то сказал — донесли. Исчез Цулукидзе, как в воду канул. Его мать долго письма писала, спрашивала о сыне…
Чем же, думаю, не услужил хозяину? Ни с кем никогда ни слова — рот на замке, как требовал начальник ГПУ. Сон потерял, аппетит пропал. Наган из брюк не вынимаю на всякий случай.
Снова поездка в горы. На этот раз в расположенные неподалеку села. Зашли в сельсовет. Стою у двери, как определено. Начальник ГПУ с председателем о кулаках и раскулаченных. «Нет их у нас — вывезли всех до единого, истребили как класс». Вот, думаю, шпарит председатель без шпаргалки…
«Вот наши активисты-бедняки, как приказано было, собрали для беседы». Смотрю, запоминаю, как учили нас старые чекисты: «Вы должны все детали запоминать». Рядом сидит мужичонка, одет просто, в безрукавке, на левой руке двух пальцев нет, на подбородке шрам. Чуть дальше к столу сидел худой, с длинной шеей горец с большими залысинами и широкими усами. И еще двое. Всех запомнил на всякий случай…
Потом хозяин приказал нам осмотреть несколько домов на предмет наличия нарезного оружия. Мы ушли, а он остался в сельсовете.
На обратном пути начальник приказал ехать с ним в одной машине. У озера долго ходили по тропам, место выбирали. Мне достался участок берега напротив дачи. Осмотрели весь сектор. «Вот тут твое место — самое важное направление. Такое тебе доверие». «Что я должен делать?» — спрашиваю. «Потом узнаешь. Все расскажу. Обстановка очень сложная. В горах много плохих людей — ушли из деревень. Кулацкий саботаж! В колхозы идти не хотят. Убивают ответработников. Нападают на райкомы. Мы должны быть бдительными».
Еще неделя прошла. Утром на совещании начальник объявил об операции, но говорил так, что трудно было понять, о ком идет речь. «Важное лицо партии», «руководитель страны»… «Неужели сам товарищ Сталин? — подумал я. — Нам доверили его охранять! Увижу товарища Сталина! Радость-то какая!..»
Стою в секрете. Тогда все учили наизусть — повторяю выученную инструкцию: «При появлении неизвестных лиц с оружием — стрелять немедленно!» Конечно, как же иначе! Кулацкое отродье вокруг шастает! Оно, конечно, может попытаться воспользоваться моментом и напасть, как сказал начальник, на группу ответственных людей.
А вокруг тишина — райская. Утки на озере плещутся, небо без единого облачка, лучи солнца сквозь листву едва пробиваются, птицы беззвучно скользят по прозрачному воздуху. Вот, думаю, повезло же — на самое важное направление, и доверие мне оказано особое. И захотелось мне отличиться! Чтобы именно меня похвалили за операцию! Чтобы сам начальник ГПУ мне руку пожал — он так делает, когда все удачно, когда операция прошла успешно. Последний раз это было летом, когда в Тбилиси замаскировавшихся меньшевиков брали ночью: один работал учителем, другой в музее — простые люди, а на проверку — сподвижники Жордания, ярые враги советской власти.
Ага, вот едут! Натужно ревут моторы. Скрытно осматриваюсь, взвожу курок нагана. Вижу, как из автомобилей охрана московская выскочила, на места свои встала. И наш начальник у открытой дверцы замер. Он! Сам товарищ Сталин! Сердце у меня забилось, дыхание зачастило. Впервые в жизни вижу вождя нашего! Он о чем-то говорит с приехавшими, идет к дому, но неожиданно поворачивается и направляется к берегу, наклонился, поплескал рукой в воде, что-то сказал окружавшим. Глаз с него не спускаю — счастье-то какое — сам товарищ Сталин!
Тут-то и началось! Слева шорох — вижу: человек в накинутой бурке и в папахе из ружья бах в воздух — сигнал подал! Я резко повернулся и, не прицеливаясь, дважды стреляю в бурку — я всегда бил без промаха, призы по стрельбе брал. Стрельба, казалось мне, шла со всех сторон. Вжик, вжик… Заметил на пригорке красноармейцев из подразделения ГПУ — они стреляли в мою сторону… Бросаю взгляд на берег — наш начальник, прикрыв собой вождя, скрылся в доме. Выстрелы прекратились.
