современники, действительно был очень плохим организатором. А его словно нарочно обременяли все новыми и новыми постами. Помимо ВЧК Феликс Эдмундович возглавлял Комиссию по улучшению жизни детей, Наркомат внутренних дел, Наркомат путей сообщения, а с 1924 года являлся председателем Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). У шефа ГПУ не должно было оставаться времени для контроля за оперативной деятельностью карательного ведомства. Троцкий утверждал: «Самостоятельной мысли у Дзержинского не было. Он сам не считал себя политиком, по крайней мере, при жизни Ленина. По разным поводам он неоднократно говорил мне: я, может быть, неплохой революционер, но я не вождь, не государственный человек, не политик. В этом была не только скромность. Оценка была верна по существу… В хозяйственной работе он брал темпераментом: призывал, подталкивал, увлекал. Продуманной концепции хозяйственного развития у него не было… Ленин Дзержинского очень ценил. Охлаждение между ними началось тогда, когда Дзержинский понял, что Ленин не считает его способным на руководящую хозяйственную работу. Это, собственно, и толкнуло Дзержинского на сторону Сталина».
О Менжинском же Троцкий отзывался и вовсе нелицеприятно: «Впечатление, какое он на меня произвел, будет точнее всего выражено, если я скажу, что он не произвел никакого впечатления. Он казался больше тенью какого-то другого человека, неосуществившегося, или неудачным эскизом ненаписанного портрета. Есть такие люди. Иногда только вкрадчивая улыбка и потаенная игра глаз свидетельствовали о том, что этого человека снедает стремление выйти из своей незначительности… После завоевания власти его впопыхах направили в Министерство финансов. Он не проявил никакой активности или проявил ее лишь настолько, чтоб обнаружить свою несостоятельность. Потом Дзержинский взял его к себе. Дзержинский был человек волевой, страстный и высокого морального напряжения. Его фигура перекрывала ВЧК. Никто не замечал Менжинского, который корпел в тиши над бумагами. Только после того как Дзержинский разошелся со своим заместителем Уншлихтом… он, не находя другого, выдвинул Менжинского. Все пожимали плечами. «Кого же другого? — оправдывался Дзержинский. — Некого!» Но Сталин поддержал Менжинского. Сталин вообще поддерживал людей, которые способны политически существовать только милостью аппарата. И Менжинский стал верной тенью Сталина в ГПУ. После смерти Дзержинского Менжинский оказался не только начальником ГПУ, но и членом ЦК. Так на бюрократическом экране тень несостоявшегося человека может сойти за человека».
Следует признать, что все преемники Дзержинского на посту главы ОГПУ-НКВД до назначения Берии были абсолютно ничтожны в политическом отношении и годились только на роль исполнителей решений партийного руководства, а точнее, Сталина.
Но вернемся к Ягоде. В бытность свою одним из руководителей ОГПУ Генрих Григорьевич издал немало любопытных распоряжений. Так, 4 августа 1924 года он разослал на места секретный документ, где говорилось: «Главный Репертуарный комитет циркуляром за № 1606 от 15/VII с. г. всем облитам и гублитам дал директиву… о том, чтобы они при разрешении сеансов так называемых «ясновидцев», «чтецов мыслей», «факиров» и т. д. ставили непременными условиями: 1) указание на каждой афишной рекламе, что секреты опытов будут раскрыты, 2) чтобы в течение каждого сеанса или по окончании его четко и популярно было разъяснено аудитории об опытах, дабы у тамошнего обывателя не создалось веры в потусторонний мир, сверхъестественную силу и «пророков».
Местным органам ОГПУ надлежит строго следить за выполнением указанных условий и в случае уклонения и нежелательных результатов запрещать подобные сеансы через облиты и гублиты».
Как не вспомнить тут сеанс черной магии профессора Воланда? Многие думали, что текст афиш «Сегодня и ежедневно в театре Варьете сверх программы: Профессор Воланд. Сеансы черной магии с полным ее разоблачением», равно как и появление после скандального представления людей из солидного ведомства на Лубянке — целиком плод булгаковской фантазии. На самом деле за разоблачением всяческой «магии» на театральной или цирковой сцене действительно следило такое серьезное учреждение, как ОГПУ.
Тогда же, 4 августа 1924 года, Ягода позаботился и о репертуаре лагерных и тюремных театров, в специальном циркуляре отметив, что он «ни в какой мере не соответствует задачам перевоспитания заключенных; постановки переполнены сентиментализмом, порнографией и пьесами, отрицательно влияющими на психику заключенных». Сам Генрих Григорьевич, как мы убедимся ниже, знал толк в порнографии. Но одно дело он сам и друзья чекисты и прочие представители советской элиты, и совсем другое — зеки, которых надлежит кормить только «идеологически выдержанной» культурной продукцией, без всяких там сентиментальностей или непристойностей.
Летом 1924 года цензура и ОГПУ ополчились также на патефонные пластинки (был составлен длинный список запрещенных произведений), современные танцы и городской фольклор. 16 июля Ягода потребовал «не допускать к публичному исполнению как на эстраде, так и в клубах «новых эксцентрических», как они обычно именуются, танцев — фокстрот, шимми, тустеп и прочие… Равным образом означенные танцы не допускать на танцевальных вечерах в клубах и других зрелищных предприятиях… Исключение представляют лишь те сценические произведения, куда хореография или эксцентрика введены в музыкальную партитуру и органически входят в само произведение, но отнюдь не являются вставным или дивертисментным номером». Не случайно у Булгакова в «Мастере и Маргарите» на Великом балу у сатаны танцуют крамольный фокстрот «Аллилуйя».
А днем раньше, 15 июля, Генрих Григорьевич обрушился на «песенки улицы», которые «состоят из пошлостей, порнографии и прочей романтики хулиганства, где единственное чувство — похоть и ревность». Органам ОГПУ во взаимодействии с цензурой предписывалось запрещать репертуар «цыганского типа». Сам Ягода, как и другие видные чекисты, этим запретам, естественно, не следовал — и «романтике хулиганства» не был чужд, и цыган уважал.
Интересно, а что писали о своем шефе чекисты-перебежчики? Один из них, бывший резидент ОГПУ в Турции Георгий Агабеков, в 1931 году в Берлине выпустил книгу «ЧК за работой», где наряду с тем, что знал лично, передал и слухи, ходившие в чекистской среде.
Агабеков утверждал, что верхушка ГПУ состоит «в большинстве из садистов, пьяниц и прожженных авантюристов и убийц, как Ягода, Дерибас, Артузов и многие другие. Председатель ГПУ Менжинский, состоящий одновременно членом ЦК ВКП(б), не в счет. Он — член правительства, больной человек. Живет все время на даче и выполняет предписания врачей. Зато его первый заместитель Ягода — совсем другого поля ягода. Я его знал в 1921 году, когда он еще был мелкой шишкой по Управлению делами ГПУ и больше интересовался хозяйственной частью. Хозяйство, в особенности чужое хозяйство, является, видимо, его специальностью, ибо и сейчас Ягода, будучи фактически руководителем всего ОГПУ, опять-таки оставил за собой руководство кооперативом ГПУ, являющимся одним из лучших и богатейших кооперативов в Москве. Из средств кооператива он подкармливает многочисленных своих прихлебателей, которые взамен этого являются его верными соратниками,
