Скептик по натуре, Грин и к вере относился рассудочно, а не эмоционально. Хотя в целом ряде его романов, начиная с «Брайтонского леденца», присутствует «католическая» проблематика, он всегда исследует ее, испытывая на прочность религиозные устои своих персонажей, подвергает сомнению, а не иллюстрирует церковные догмы. И никогда не соглашался, когда его называли католическим писателем, предпочитая определение «писатель — католик», к тому же «католик — агностик». В самом деле, как много еретических для правоверного католика мыслей содержится в гриновских произведениях! Недаром, скажем, «Сила и слава» два с лишним десятка лет значилась в ватиканском списке запрещенных книг.
Оценивая этот роман, Франсуа Мориак, сам католик, обратил внимание на то, что даже преследователи «плохого священника», даже его главный враг, лейтенант полиции, отмечены печатью милосердия: «…они ищут правду; они верят, как наши коммунисты, в то, что нашли ее, и они служат ей — своей правде, которая требует жертв…» И для Грина действительно важна не только правда священника, но и правда лейтенанта, сколь далеко бы они ни отстояли одна от другой, так же как в сорок лет спустя написанном романе — правда отца Кихота и правда коммуниста Санчо. Отсюда и поддержка им «теологии освобождения», получившей столь широкое распространение в Латинской Америке; отсюда и идея необходимости расширения диалога, сотрудничества между католиками и коммунистами, со всей определенностью выраженная писателем на Московском форуме в феврале 1987 года.
«Я человек веры, — говорил он о себе, — но при этом еще и человек сомнений. Сомнение плодотворно. Это главное из хороших человеческих качеств. Я думаю, что и коммунист должен иметь свои сомнения, как мы, христиане, имеем свои. И я считаю, что мы можем известным образом сблизиться благодаря нашим сомнениям».
Через несколько недель после принятия католичества Грэм Грин покинул Ноттингем и переехал в Лондон: ему удалось добиться зачисления помощником редактора в «Таймс». Работа в этой солидной газете была неплохой школой для молодого литератора. В его обязанности входило править и сокращать, насколько возможно, репортерские тексты, искоренять штампы, придумывать броские заголовки. Как нельзя больше устраивал и график — появляться в редакции надо было к четырем пополудни, а драгоценные утренние и дневные часы оставались, таким образом, для труда над собственными рукописями.
«Как редко романист обращается к материалу, который находится у него под рукой!» — восклицает Грин в эссе о Форде Мэдоксе Форде, соавторе и биографе Джозефа Конрада, и слова эти вполне могут быть отнесены к нему самому. Из Ноттингема он привез почти законченный второй роман, который назывался «Эпизод» и который тоже так и не попал в руки типографского наборщика. Действие его происходило в эпоху Карлистских войн в Испании. И об Испании, и о династических войнах XIX века, развязанных сторонниками дона Карлоса Старшего и дона Карлоса Младшего, обуреваемый жаждой творить автор располагал, по собственным словам, весьма ограниченными познаниями. Зато образцом для подражания он избрал себе уже не Марджори Боуэн, а куда более привораживающего и мощного прозаика — Джозефа Конрада. От гипнотического воздействия его стиля Грин будет избавляться мучительно и долго. В своем конголезском дневнике, вошедшем в книгу «В поисках героя», он расскажет, как лишь спустя почти тридцать лет рискнул погрузиться в том Конрада, а до тех пор запрещал себе читать его, опасаясь остаться слишком покорным учеником.
Прорваться в литературу Грин смог только с третьей попытки — ею стал роман «Человек внутри», выпушенный в 1929 году издательством «Хайнеманн». Название это, отражающее двойственность личности, навеяно строкой Томаса Брауна: «Другой человек внутри меня, и он недоволен мной». Каков «человек внутри» и каким последствиям приводит конфликт с собственной совестью, Грин пытается разобраться в своем романе на примере молодого контрабандиста, выдавшего властям сотоварищей и кончающего в итоге самоубийством. В этой книге отчетливо проступили уже некоторые черты, типичные для всего дальнейшего творчества писателя, в том числе возникает мотив преследования, который, повторяясь, позволит писателю создать в различных модификациях критические ситуации, помогающие раскрыть сложность человеческих характеров.
Для произведения никому еще не известного автора «Человек внутри» разошелся превосходным тиражом — свыше восьми тысяч экземпляров. Такой внушительный старт окрылил и автора, и издателей. Поэтому, когда Грин задумал целиком посвятить себя писательству и уйти из редакции, директор — распорядитель «Хайнеманна» предложил ему контракт (от имени своей фирмы и американского издательства «Даблдэй», с которым они сотрудничали). Условия контракта были таковы: скромное, но пристойное содержание в шестьсот фунтов ежегодно в течение трех лет в обмен на три романа. Веря в свои силы, Грин не раздумывал ни минуты и в канун 1930 года покинул «Таймс».
В целях экономии он снял коттедж в деревне, переехал туда с женой и с упоением принялся за работу, которая казалась ему наслаждением, сулила богатство и славу. Однако, как заметит в финале «Части жизни» умудренный опытом писатель, «успех — это всего лишь отсроченный провал». Два следующих романа успеха не имели. Чрезмерная удаленность их содержания от знакомых ему сфер бытия не позволила Грину подключить аккумулятор собственных наблюдений, эмоциональных впечатлений к мотору воображения, и обе книги получились безжизненными — автор не поместил их впоследствии в своем собрании сочинений.
Как жалел он, что нет в живых Стивенсона — вот кто мог бы породственному преподать необходимые уроки литературного мастерства, в тайны которого приходилось теперь проникать самостоятельно! Но упорство в конце концов вознаграждается, и последний представленный Грином по контракту роман, писавшийся им с энергией отчаяния, — «Поезд идет в Стамбул» — спас его от полной финансовой катастрофы, хотя ему предстояло еще вплоть до войны жить в долгу у издателя.
С 1933 года, как признает сам писатель, политика все настойчивее вторгается в его книги: «Для меня период с 1933 по 1937 год навсегда останется годами зрелости моего поколения, омраченными Депрессией, чья тень упала на эту книгу, и приходом к власти Гитлера. В те дни невозможно было оставаться в стороне от политики, и трудно припомнить детали частной жизни одного человека, когда земля вокруг превращалась в огромное поле боя».
Роман «Это поле боя» вышел в 1934 году. Сюжет его был подсказан сном. У Байрона есть стихотворение «Сон»:
