В современных сочинениях на историческую тему грозная царица — уже не бой-баба, а, в духе думы К.Ф. Рылеева, жертва рокового увлечения «презренным злодеем»:
«О, где найду душе покой?» —
Она в раздумьи возопила
И, опершись на трон рукой,
Главу печально преклонила.
«И в шуме пиршеств, и в глуши
Меня раскаянье терзает;
Оно из глубины души
Волынского напоминает!..»
Государыня, томимая «в плену своей страсти», не замечает «массовых арестов и разгула репрессий», хотя сама же возложила на Бирона «карательно-охранные функции», или предстаёт дочерью природы с «дивными очами из-под высоких бровей», наездницей-охотницей, изнемогшей под бременем непривычной власти{33}.
Об этом же говорит и ещё один роман в стихах — его литературный стиль ясно проступает в нижеприведённых строках:
…Уж она не замечала,
Что творилось под началом
Ейным рядом и вдали,
Средь пространств родной земли
В подчинённой ей державе:
Упушеньи в части права,
Пьянство, взятки, грабежи,
Казни русских, правежи…
В итоге простодушная императрица за свою любовь заплатила жизнью, будучи отравлена Бироном и его сообщниками:
Только Анна пригубила
Из бокальчика вино,
Как в глазах её темно,
Как в кромешной ночи, стало
И она на пол упала{34}.
Однако в псевдоисторических сочинениях можно встретить и другой, неприглядный образ царицы: «…тупая бабища царских кровей с интеллектом даже не деревенской бабы, а падшего создания из портового заведения». Один из авторов даже соглашается, что «партия иноземцев» — миф, но всё же считает, что властвовали именно «немцы», поскольку русские вельможи «передрались между собой и уничтожили друг друга». Виной же всему — Пётр I, пытавшийся создать в России утопию «регулярного государства»; Анна лишь продолжала его политику, пытаясь войной прикрыть «убожество и жестокость своего правления»{35}. В других трудах Бирон выступает злодеем, который «лелеял мечту о всероссийском троне», управлял Анной, «как своей собственной лошадью»; в свою очередь она, «полуголая, нечёсаная… валялась целыми днями на медвежьих шкурах», в то время как немцы и их российские подельники («наднациональная прослойка предателей своего народа») водворили в стране «татарское время» и творили грандиозную «распродажу России»{36}.
Но что спрашивать с сочинителей, в чьих опусах, как справедливо замечено автором предисловия к одному из них, «грань между безграмотностью исследователя и фантазией автора очень тонка», если примерно то же написано в школьных учебниках, рекомендованных Министерством образования и науки? Один из самых массовых учебников по истории России всерьёз утверждает, что Бирон и прочие «немцы» принесли с собой «распущенность нравов и безвкусную роскошь, казнокрадство и взяточничество, беспардонную лесть и угодливость, пьянство и азартные игры, шпионство и доносительство»{37} и заразили всем этим до того сплошь трезвых, неподкупных и чистосердечных россиян.
Другие учебники убеждают, что при Анне шёл пир во время чумы: «…оборотной же стороной этой развесёлой жизни стала деятельность Тайной розыскной канцелярии: доносы, аресты, изуверские пытки и казни, массовая ссылка в Сибирь (более 20 тысяч человек). С помощью этого Анна Иоанновна утверждала на престоле себя и обеспечивала немецкое засилье», которое, как всякая оккупационная власть, ставило перед собой задачу «обеспечить порядок и выжать из населения максимум возможного»; при этом Россия «обретала вид страны, опустошённой войной или мором»{38}.
Третьи как-то неполиткорректно возлагают вину на саму императрицу. Что хорошего могла дать стране «толстая женщина с некрасивым лицом и грубоватыми манерами, дурно образованная и одержимая страстью к роскоши», «ограниченная, грубая, ленивая и мстительная», занимавшаяся лишь балами, стрельбой и шутами?{39} Понятно, что при таком уровне верховной власти «все высшие должности в государстве были розданы немцам» — кто-то ведь и работать был должен. Видимо, от огорчения авторы одного из довольно свежих учебников вообще устранили из числа исторических деятелей Анну Иоанновну после возвращения «самодержавства» в 1730 году — её портрет в тексте есть, а характеристики нет; известные же меры её царствования осуществляли безымянные «власти»{40}. Другие учебные пособия говорят о «глухом времени иностранного засилья», которое «грозило довести страну до развала», о кровавом терроре и даже… об искоренении всех русских традиций. Вдохновителем же и организатором этого безобразия предстаёт «чудовищно жестокий тиран, позволявший себе всё, что взбредёт в голову»{41}. В итоге, по словам тех же учебников, «тень бироновщины легла на страну» — и накрыла Анну Иоанновну и её царствование.
Автору этих строк уже доводилось писать о временах императрицы Анны и о самом Бироне — интересно было понять и проследить не вымышленно-злодейскую, а реальную работу фаворита как специфического института власти{42}. Теперь настал черёд самой императрицы. После маститых предшественников трудно добавить что-либо принципиально новое о характере, привычках, пристрастиях, окружении и мировоззрении Анны Иоанновны или создать какой-либо иной «групповой портрет с дамой». Но остаётся неисследованной иная проблема.
Утверждение в XVIII столетии женщин на троне можно считать началом эволюции сурового «мужского» облика и стиля российской власти. Анна — впервые после царевны Софьи — совершила, можно сказать, революционную попытку обрести женское счастье в публичном пространстве, ни от кого особо не таясь. В то же время самодержавная власть ей досталась явно не по заслугам; к тому же сидящая на престоле «баба» со всеми присущими дамскому полу слабостями «снижала» в сознании подданных сложившийся в прошлые века образ «великого государя царя». Однако необразованной и не имевшей опыта большой политики царевне удалось, став императрицей, не только укрепить своё положение, но и создать надёжную и работоспособную структуру управления, обеспечить стабильность режима, пусть и несимпатичного с точки зрения современных представлений о правах человека. Об этом и пойдёт речь в нашей книге — на основании документов, позволяющих судить о роли Анны Иоанновны в отечественной истории.
