Хлеб выдавали в виде буханок либо сухарей; говядину и свинину держали засоленной в бочонках. Сыр и масло также поступали в бочках. Среди овощей, поставляемых Интендантским управлением, главным считался горох, из фруктов — изюм. Помимо того, в рацион входили овсянка, подсолнечное масло, уксус и пиво, галлон в день. Свежее мясо получали от забоя животных и птиц всех пород, содержащихся на борту, — коров, овец, свиней, коз, кур, гусей. Воздух от всех этих продуктов становился еще более спертым, особенно в море, когда пушечные порты держали закрытыми и сотни немытых матросов во влажной от пота одежде сидели за столами при тусклом свете, проникающем сквозь решетку, и поглощали пищу, готовящуюся в огромных котлах на железной плите.
К тому времени как капитан Саклинг поднялся на борт «Благоразумного», мичман Нельсон уже привык к вони на нижней палубе, едкому запаху пота и смазки, смолы и засоленного мяса, отвариваемого в котле. Он помогал переносить в складские помещения провизию и огромные бочки с пивом, а также устанавливать орудия. Кроме того, ему пришлось стать свидетелем экзекуций: матроса, уличенного в краже, привязали к наклонной решетке, и помощник боцмана нанес ему положенное количество ударов плетью; другого приговорили к двенадцати плетям за драку[4].
Когда «Благоразумный» с должным образом вымуштрованной командой уже готовился поднять паруса, угроза войны с Испанией, к которой корабль и готовили, миновала и судно осталось в порту. Капитана Саклинга перевели на сторожевой корабль, патрулирующий вход в устье Темзы и Мидуэя, а поскольку такого рода рутинная служба, по мнению дяди, никак не могла способствовать выучке племянника, его отправили в море на торговом судне, принадлежащем старой фирме «Хибберт, Пурье и Хортон». На нем Нельсон дважды пересек Атлантику (во время первого перехода он жестоко страдал от морской болезни). По возвращении стало ясно — подросток приобрел достаточный морской опыт для командования на корабле у дяди баркасом, перевозящим людей, продукты и почту в Ширнесс, Грейвсэнд, Вулвич, Гринвич и обратно. Так постепенно он сделался, по собственным словам, «неплохим штурманом подобного рода судов и… посреди скал и песков приобрел уверенность в себе».
Вскоре данный опыт нашел дальнейшее развитие: два судна, изначально предназначенные для артобстрела береговых сооружений — их называли кечами, — переоборудовали для экспедиции в арктические воды, и мичман Нельсон подал рапорт о назначении в команду одного из них, «Каркас». Глава экспедиции, двадцатидевятилетний капитан Константин Фиппс, старший сын лорда Малгрэйва, получил приказ попытаться найти в районе Северного полюса проход в Индию. Оба кеча, «Каркас» и «Рейсхорз», со специально переделанными носами и утолщенными корпусами, чтобы выдержать давление арктических льдов, везли в просторных трюмах запасы теплой одежды, хорошее мясо, много горчицы и перца, крепкое пиво, вдвое больше, чем обычно, вина и спирта, и даже кирпич, на случай если судно затрет и в ледяной пустыне придется заняться строительством.
Подготовку экспедиции, начавшейся в первых числах июня 1773 года, впоследствии признали образцовой; но Северный морской путь оказался полностью заблокирован, льды (бог знает какой толщины!) смыкались за кормой кораблей, и через месяц после отплытия из Шпицбергена возникла реальная опасность ледяного плена, где их попросту сотрет в порошок. К счастью, в середине августа, как отметил в своем дневнике один из участников экспедиции, подул сильный ветер, и лед начал с оглушительным треском крошиться, производя «шум, превосходящий самые сильные раскаты грома. В разные стороны расходились целые материки льда; раскалываясь на части, они складывались в горы и долины самой разнообразной величины и формы. Были подняты все паруса, и, используя силу ветра, корабли повернули на юг и благополучно вернулись в Шпицберген».
Экспедицию, естественно, сочли неудачной. Тем не менее мичман Нельсон не жалел об участии в ней и навсегда сохранил в памяти удивительную красоту ледяных полей, необыкновенные формы гигантских ледяных образований, корабли, прокладывающие себе путь сквозь густой туман и подающие друг другу сигналы барабанным боем, незаходящее солнце северной Атлантики, неуклюжих моржей, китов, пускающих струи воды высоко в воздух и режущих волны мощными ударами хвоста. Однажды ночью, во время сильного тумана, Нельсон и еще один мичман тайком ушли с корабля в надежде подстрелить, ради шкуры, белого медведя. «Между тремя и четырьмя утра, — вспоминает командир «Каркаса» Скеффингтон Лютвиг, — туман немного рассеялся, и вдали, на приличном расстоянии от корабля, можно было разглядеть двух охотников, готовящихся атаковать крупного медведя. Сигнальщик подал им знак немедленно возвращаться на борт. Напарник Нельсона тщетно убеждал того повиноваться. От косматого противника их отделяла расселина, что, возможно, и спасло Нельсону жизнь: раздался выстрел, пуля впилась в кромку льда, новых зарядов не было, но юного Горацио это не смутило. «Не важно, — воскликнул он, — сейчас я достану этого дьявола прикладом, никуда не денется!»»
Холостой выстрел, прозвучавший с «Каркаса», испугал зверя, и он бросился прочь. Мичман Нельсон получил суровый нагоняй от капитана Лютвига, по собственным словам, крепко отчитавшего его за подобное самовольство и поведение, недостойное положения мичмана, и поинтересовавшегося, как тот осмелился отправиться на медвежью охоту. «Округлив губы, как с ним всегда бывало при сильном волнении, (Нельсон) ответил: «Я хотел убить медведя, сэр, намереваясь привезти отцу шкуру»»[5].
Вскоре после того, как «Каркас» бросил якорь в порту Дептфорд, Нельсону, к тому времени достигшему пятнадцатилетнего возраста, стало известно, что дядя, капитан Саклинг, договорился о его зачислении в команду «Морского конька», двадцатипушечного фрегата, отправляющегося в Индию. Поход продлился два с половиной года, в течение которых Нельсон усердно занимался навигацией и сигнальным делом, изучал картографию, не говоря уж о быте матросов со всеми его особенностями и уловками. Он побывал в Мадрасе и Бомбее, Калькутте и на Цейлоне; через Аравийское море дошел до Басры в Персидском заливе. Пороха он впервые понюхал, когда «Морской конек» столкнулся с кораблем, идущим под флагом Гейдара Али, мусульманского лидера Майсура. Сев однажды за карточный стол с несколькими веселыми индийскими купцами, Нельсон, если верить его словам, выиграл триста фунтов и, ужаснувшись при мысли о возможном проигрыше на такую колоссальную сумму (сегодня она бы составила около 60 тысяч фунтов), твердо решил никогда больше не играть. Именно тогда он близко сошелся с другим мичманом — своим сверстником, сыном ирландского пекаря из Стрэнда, Томасом Трубриджем, говорившим с легким ирландским акцентом и зачисленным в команду «Морского конька» за несколько дней до Нельсона. Там же, в восточных морях, Нельсон пережил первый в своей жизни сильнейший приступ малярии, и его, совершенно обессилевшего и безумно страдающего в бурных волнах и штормах Индийского океана от морской болезни, пришлось пересадить на «Дельфин», направлявшийся домой, в Англию. Какое-то время опасались даже, что он не выдержит, умрет, как умер юный боцман того же «Дельфина». И так оно вполне могло случиться, если бы корабль не простоял около месяца у южных берегов Африки, в Симонстауне, ремонтируясь после тяжелого перехода из Бомбея. Тут же пополнили запасы продовольствия. Постепенно Нельсон оправлялся, но, совершенно измотанный лихорадкой, бессонницей и приступами рвоты, впал в настоящее отчаяние, подумывая даже, как он сам впоследствии признавался, прыгнуть за борт. «Мне казалось, — писал он много лет спустя, — я ничего не смогу добиться в избранной профессии. При одной мысли о том, какие трудности мне придется преодолеть, располагая столь малыми возможностями, у меня голова кругом шла. Я не видел никаких способов достичь цели».
