Но что это? По поднявшейся, уже изрядно поредевшей фашистской цепи ударила длинная пулеметная очередь слева. Гришанов? Но он же справа. Тогда... Гребенюк? Точно, он! Вон ведь куда забрался!
Пулемет бил с опушки березовой рощи, что была примерно в километре от меня. Что ж, удачная позиция! Огонь кинжальный, губительный, вдоль правого фланга атакующей цепи врага. В то же время позиция Гребенюка скрыта от вражеских наблюдателей.
- Ну Гребенюк, ну молодец!
Значит, все в порядке. Делать там мне, считаю, нечего. Теперь обратно, к Гришанову.
Пока ползу назад, оба пулемета ведут огонь по отходящим фашистам.
- Выдержали, братцы? - кричу, подползая к Гришанову. - Все живы?
- Живы! - весело отзывается тот.
А солнце между тем уже садится за горизонт. Бой затухает по всему участку обороны полка.
...Пишу донесение командиру роты. Потери противнику мы нанесли значительные. Вон ведь, около сотни трупов вражеских солдат и офицеров лежит перед огневыми позициями взвода!
Написал и о своих потерях, о расходе боеприпасов, просил их пополнить, накормить взвод. С донесением послал красноармейца Карамаева.
- Смотри не попади в лапы фашистам, - напутствовал бойца.
- Нэт, нэ возмут, - ответил Карамаев. - Я им сам секир башка сдэлаю.
По национальности он бурят. До войны был прекрасным охотником, метко стреляет. И видится мне уже наводчиком пулемета. Что же до плохого знания русского языка, то это дело поправимое.
Забегая несколько вперед, скажу: так оно и будет. Когда в одном из боев ранят Гришанова, Карамаев заменит его и станет отличным наводчиком.
* * *
Да, бой затих. Но забот от этого не убавилось. Надо ведь предусмотреть все, чтобы в любую минуту отразить новое нападение врага.
Выдвигаю вперед пулемет Гришанова, приказываю расчету отрыть окоп полного профиля.
А расчет Гребенюка нахожу на опушке той же рощи, откуда он отбивал последнюю атаку гитлеровцев. Сам ефрейтор легко ранен в ногу, остальные люди невредимы. Сообщаю им о том, что убит Саввин. Это известие всех огорчило. Ведь в сознании у бойцов все никак не укладывается, что на войне гибнут и хорошие люди. Тем более что Саввина с его окающим волжским говорком во взводе любили за невозмутимость и смышленость. Гребенюк еще в Забайкалье просил его в свой расчет вторым номером. Но тогда было решено все же спаровать его с земляком, с Гришановым. И теперь Гребенюк вспомнил об этом.
- Не отдали вы мне Саввина, товарищ лейтенант, - задумчиво говорит он, лежа под кустом. - Был бы со мной, глядишь, в живых остался...
- На войне никто не гарантирован, что останется жив, - ответил я. - И тебя вот ранило. А могло ведь и убить.
- Не убьет! - зло выдавил ефрейтор.
- Буду рад. Но закончим об этом разговор. Сколько осталось патронов?
- Пол-ленты.
У Гришанова тоже не больше. Что же делать? Где старшина роты? К утру его надо найти во что бы то ни стало. С утра фашисты снова полезут...
- Вот что, товарищи, - обратился я к расчету, - надо обязательно разыскать старшину, принести боеприпасы и ужин.
- Черт его знает, где его искать! - снова зло ответил Гребенюк.
Да, я знаю, что старшину роты недолюбливают и бойцы, и младшие командиры. Да и мы, взводные, тоже. Ведет он себя надменно, грубит, покрикивает на всех, особенно в присутствии командира или политрука роты. Выслуживается. Кстати, носит комсоставское обмундирование, хотя ему это и не положено. Прямо диву даешься, куда же смотрит ротный?
А вот сейчас старшины почему-то нет. Хотя не мы его, а он нас обязан искать. Чтобы узнать, в чем мы нуждаемся, постараться обеспечить всем необходимым. Так нет, отсиживается где-то в тылу. Надо положить этому конец! Вот поговорю при случае с командиром роты.
Но это - при случае. А пока нужно найти старшину. Взвод не может воевать без боеприпасов. Да и есть хочется...
Спрашиваю бойцов:
- Кто пойдет на поиски старшины?
- Я, - отзывается подносчик патронов. - Только где его искать, товарищ лейтенант?
- В лесу, что сзади нас.
Красноармеец уходит. А мы пока решаем переместить пулемет Гребенюка ближе к позиции Гришанова.
Как уже говорилось, Гребенюк легко ранен в ногу. Наступает на нее с трудом, но уйти в медсанбат отказывается наотрез.
- Я, товарищ лейтенант, хочу еще отомстить фашистам за Саввина.
- В сегодняшнем бою вы уже отомстили. Сколько их легло от огня вашего пулемета?
- Не считал, товарищ лейтенант. Десятка четыре, не меньше.
- Вот видите. А с ранением шутить нельзя.
- И все же Саввин стоит дороже, товарищ лейтенант.
Гребенюк отворачивается. Понимаю, что настаивать на своем сейчас не имеет смысла. Да и мне, честно сказать, жаль расставаться с ефрейтором.
К этому времени возвращается Карамаев, докладывает, что командира роты он не нашел, а донесение отдал политруку. Сообщает и другие вести: командир 2-го взвода лейтенант В. И. Мрязев убит, политрук роты И. И. Иванов намеревается привести его людей сюда, к нам.
- А командир роты жив? - спрашиваю я Карамаева.
- Об этом даже политрук пока не знает, - отвечает красноармеец.
Весть о том, что сюда прибудет стрелковый взвод и займет оборону, обрадовала меня. Но гибель Васи Мрязева огорчила.
Его я знал очень хорошо. Прибыли мы с ним в полк почти одновременно. Я из Томского, а вернее, из Белоцерковского пулеметного училища, переведенного незадолго до войны в Томск, а он - из Кемеровского пехотного. Очень быстро сдружились. Василий был начитанным, высокой культуры человеком, умным командиром и надежным товарищем. Нравилась в нем мне и его мужская постоянность. Я знал, что его любимая девушка учится в институте, в Кузбассе, и после защиты диплома они намерены пожениться. И Мрязев жил ожиданием этого часа, то и дело доставал фото своей избранницы и, показывая его мне, в который уж раз рассказывал, какая она у него хорошая, как они будут счастливо жить вместе.
Увы, война распорядилась по-своему, очень жестоко. И сколько же еще судеб людских она покалечит?!
Так я думал в тот вечер. А густые осенние сумерки уже опускались на подмосковную землю. Там, где был противник, в небо то и дело взлетали ракеты. Это гитлеровцы освещали местность перед своим передним краем. А далеко, в их тылу, в полнеба полыхало красное зарево. Где-то еще громыхала артиллерийская дуэль, тут и там, как бы предупреждая, что расчеты не спят, бодрствуют, потрескивали пулеметы.
Политрук со взводом все не появлялся. Подумав, я снова послал к нему Карамаева. Примерно через час он вернулся, и не один. Во 2-м взводе осталось всего тринадцать человек. Были и тяжело раненные красноармейцы. Их зачем-то тоже принесли с собой, соорудив самодельные носилки из винтовок и плащ-палаток. Трое легкораненых пришли сами.
