- Нормально.
Уткин спрятал ложку за голенище и пропел особенно музыкальным тенором:
- Расче-оо-т, на вы-и-хо-о-од! Валя надела шапку.
- Андрея в штаб вызвали. Сегодня вечером должен вернуться.
- Стрекалов, тебе особое приглашение? А ну, бегом! Все последние дни полк занимался бессмысленным, по мнению Стрекалова, делом - долбил кирками мерзлый грунт, углубляя траншеи и возводя дополнительные накаты. Артиллеристам, чтобы не сидели без дела, тоже дали задание: отрыть траншеи полного профиля для роты стрелков и построить надежные укрытия для людей и боеприпасов. Руководил этим строительством старшина Батюк.
К середине дня кирка начинала тяжелеть в Сашкиных руках, спина ныла, глаза заливало потом. Мысленно он проклинал старшину и всех, кто любит мучить солдата ненужной работой, которой, как видно, не будет конца. Когда выкопали траншею, старшина приказал обшить стенки досками, сделать несколько выходов со ступеньками, ниши для ручных гранат и ящиков с патронами. Стрекалов понимал, что многое делается не зря, но сквозь дымку усталости сама опасность просматривалась смутно, о ней не хотелось думать.
Изредка наведывался Андрей Гончаров, усмехался по обыкновению, глядя на Сашку с высоты бруствера, и уходил снова. Валя прибегала чаще, приносила махорку и трофейные сигареты, выдававшиеся только офицерам.
- Андрей курить бросил, - сообщала она и подолгу сидела на сложенных в кучу шинелях, вспоминая гражданку, родной Данилов, улицу Володарского. Оказывается, она уже тогда выделяла Сашку из таких же, как он, мальчишек и знала, что со временем из него выйдет стоящий человек... Не вспоминала она лишь бесконечные драки между ребятами с Володарской и Циммервальда, в которых Сашка участвовал весьма активно. Андрей хоть и приходился Сашке дальним родственником, но, поскольку жил на Циммервальда, являлся кровным врагом всех Володарских. Правда, время от времени устраивались перемирия обычно они совпадали с привозом в городской клуб новой кинокартины, - и тогда Сашка, одетый во все чистое, ходил с теткой в гости к Гончаровым. Андрей ему нравился, но дружить с ним постоянно он не мог: Володарские могли расценить это как предательство... -- Ваши, наверное, уже и дров запасли, - говорила Валя, - а наши небось только разворачиваются. Илюхе скоро шестнадцать, а как был балбесом, так и остался.
- Илюха - ученый, - замечал Сашка, - восьмой закончил.
- Толку-то, - вздыхала Валя. - Мать пишет, по математике еле-еле на тройку вытянул, по физике только из уважения к родителям "два" не вляпали. Мишка - тот, да, башковитый. И красивше Мишка-то. Настоящий мужик будет.
Потом она уходила, а первый расчет продолжал работу.
- Конец-то будет когда? - как-то не выдержал Богданов.
Уткин ответил раздумчиво:
- Должон быть. У всякого дела свой конец имеется. Работа их закончилась неожиданно. Стрекалов как раз сооружал одну из ниш и видел, как вдруг подобрался Батюк, поправил ремень, откинул назад полевую сумку и, сильно вывернув ладонь, рапортовал кому-то неестественно громким голосом. Стрекалов оставил лопату и глянул вдоль траншеи. Вот сейчас начальство все увидит, поймет и тогда...
Но "тогда" произошло раньше, чем он думал. Старшина, отдававший рапорт, и командир артдивизиона капитан Лохматов, принимавший его, еще стояли друг против друга, когда невдалеке, за бруствером, охнула земля, взметнулась в небо огненным смерчем, посыпалась на головы людей, колкая, жалящая, пахнущая толом. Все пригнули головы, только Батюк и Лохматов продолжали стоять, соревнуясь в выдержке. Старшина уже не докладывал, но все еще держал сильно выгнутую ладонь у виска - привычка довоенного времени.
За первым снарядом последовал второй, пятый, десятый. Побросав лопаты, бойцы занимали свои места. Капитан спустился в блиндаж, сел за стол, полчаса назад законченный Моисеевым, - гладкий, белый, липкий от смолы, провел по нему ладонью, понюхал ее и сказал, стараясь перекричать грохот обстрела:
- Успел-таки Батюк!
Старшина не расслышал, капитан махнул рукой.
- Всем в укрытие! Усилить наблюдение за противником! Движение по траншеям прекратить! - Он снова провел ладонью по столу, поднял глаза вверх.
Дрогнула земля, посыпались со стен камешки, ватой заложило уши, запершило в горле от пыли. В щель между бревнами наката струйками потек песок. Это была та самая щель, которую Стрекалов поленился заделать...
- Молодцы, ребята, - сказал капитан.
- Уляжется, - скромно кивнул старшина, - цэ ж нэ зараз...
- Все равно молодцы, - повторил капитан.
- Колы б тильки не прямое попадание... - вздохнул Батюк. - А так ничого, нэ дуже погано зробылы.
- Выдержит и прямое, - уверенно сказал капитан, - я свой КП сюда перенесу. Шустиков, быстро провод!
А Стрекалов все смотрел на проклятую щель в потолке, откуда, то затихая, то усиливаясь, текла тонкая песчаная струйка.
Потом наступила тишина. Лохматов снял шапку, надел каску, затянул ремешок, взглянул на часы.
- Приготовиться к отражению атаки противника! - скомандовал Лохматов, уходя. - Дьяволы! Дали бы еще полчаса...
Стрекалов кинулся на батарею. Расчет готовился к бою. Нескладный толстый Осокин, с мелкими капельками пота на лбу, глядел прямо перед собой, у Васьки Кашина больше обычного отвисла нижняя губа.
- Бат-тар-рея, к бою! - почему-то тенором прокричал Гречин.
- Огневой взвод к бою готов! - поспешно доложил Гончаров.
- Где они, где? Стрекалов, ты их видишь? - наперебой спрашивали бойцы.
- Да идите вы!.. - Никакой "цели" он не видел. Потом налетели илы и принялись с бреющего полета расстреливать что-то далеко впереди, в так и не успевшей рассеяться ледяной сероватой мгле. Вскоре повалил густой снег, илы улетели, но и немцы, как видно, отошли. Первая батарея одна успела сделать по ним несколько залпов, на что старшина Батюк укоризненно заметил:
- У билый свит, як у копеечку...
- Надо же людям принять боевое крещение! - веско возразил лейтенант Гончаров, румяный от волнения. - А то, пожалуй, так за всю войну пороху и не понюхают.
- Щэ досыть нанюхаются... - сказал Батюк и ушел к себе в каптерку.
Минут через десять на батарею верхом на лошадях прискакали командир дивизиона капитан Лохматов и его замполит лейтенант Грищенко. Ходили, осматривали огневую, о чем-то негромко говорили меж собой. Уезжая, приказали переменить позицию - выдвинуть батарею вперед и вправо до лесной опушки.
- Сидеть бы тебе, Гречин, - сказал Лохматов, - не подавая голоса, а ты вон какой концерт закатил! А они ведь как раз и шли наш концерт послушать. Только не знали, сколько тут инструментов: четыре, восемь или все двенадцать. - Он опять помолчал немного. - В общем, подвел ты нас, Гречин. От усердия подвел. Перестарался.
