В Семнадцатом Шуре Коллонтай было уже сорок пять, но она сохраняла черты былой красоты и элегантность. В Семнадцатом она была одержима идеями «свободной революционной любви», «любовью пчел трудовых» — доступной и ни к чему не обязывающей. Павел Дыбенко был на семнадцать лет моложе своей возлюбленной. Тогда Шурочка была очень влиятельной партийной дамой, и Дыбенко понимал, что от неё может зависеть его будущее. Александра Коллонтай с лета 1917-го становится членом ЦК большевистской партии, единственной женщиной из 22 вождей партийного Олимпа, что после Октября вершили судьбы одной шестой части суши.
Вторая половина Семнадцатого — кульминация романа. Павел и Шура в июле оказались в одной тюрьме, а в августе были выпущены под залог и тотчас ринулись в революцию. Тогда-то на конспиративной квартире Шура и представила «своего матросика» Ленину, Она тянула его «наверх», требовала, чтобы он делал революционную карьеру. В письме Коллонтай к Дыбенко есть такие слова: «... старайся быть ближе к центру... на глазах». Тогда, объясняла она, возможно назначение на «ответственный пост». Не только любовницу нашел Павел, но и покровительницу, которая иногда относилась к «своему молодому матросику» как к сыну.
Коллонтай была одной из ключевых фигур революции. Член ЦК партии, член президиума Второго Съезда Советов народный комиссар государственного призрения, особа близкая к Ильичу, и бывшая любовница другого «советского министра» — наркома труда А. Шляпникова. Позиции [12] ее в руководстве были непоколебимы. «Анафема», которую на нее наложила церковь за руководство вооруженным захватом Александро-Невской лавры для нужд наркомата призрения, даже импонировала «безбожному» СНК.
Коллонтай была организатором транспортировки немецких денег, превратившихся в «деньги партии». Она хранила тайну происхождения этих денег и тайну связи большевиков с Германским генеральным штабом. Вызывает улыбку назначение Коллонтай членом следственной комиссии ЦК партии, которая по указанию Ленина разыгрывала всероссийский фарс, изображая в ноябре — декабре 1917 года следствие по делу об обвинении большевиков в использовании «немецких денег». Обвиняемые сами проверяли обвинения в свой адрес и сами себя судили. Мечта всех уголовников! Естественно, комиссии признала большевиков невиновными в получении «немецких денег» и сняла все обвинения.
В первые часы после захвата Зимнего дворца Дыбенко выполнил весьма деликатную операцию по изъятию в Министерстве юстиции судебного дела «о немецких деньгах для партии большевиков», что открыло Временное правительство. Дыбенко были изъяты, а Лениным и Коллонтай' уничтожены документы германских и шведских банков, которые проливали свет на «революционную аферу».
В матросской среде Дыбенко был известен не только буйством и импульсивностью, но и хорошим каллиграфическим почерком. Его писанина изобиловала писарскими завитушками, украшательством, а также корявыми фразами и множеством грамматических и стилистических ошибок. Ленину, получавшему от Дыбенко такую «писанину» в виде отчетов, приходилось мириться с этим. Зато Дыбенко был хорошим исполнителем и голосовал тогда «по-ленински», даже против свободы печати.
Вот каким «орлом» виделся Дыбенко разным людям в начале 1918-го, на вершине своей карьеры.
Зинаида Гиппиус, известная поэтесса и «враг большевизма», так описала Дыбенко: «Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань, жгучий брюнет». Оказывается, золотая цепь на груди не только любимое украшение «бригадных братков», но и их товарищей «из далекого прошлого». [13]
Шура Коллонтай пишет в своем дневнике о Дыбенко «образца 17-го года» с любовью и восхищением: «Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа, сердце, воля, энергия... Я верю в Павлушу и его Звезду. Он — орел... Люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем «жестокого, страшного Дыбенко...». Немного прозрев, уже в 19-м Коллонтай добавит: «Дыбенко несомненный самородок, но нельзя этих буйных людей сразу делать наркомами, давать им такую власть. Они не могут понять, что можно и что нельзя. У них кружится голова».
Матрос Федор Раскольников, друг Дыбенко и конкурент в любви и карьере, пишет о нем: «В полной пропорции с богатырским сложением он обладал массивными руками, ногами, словно вылитыми из чугуна. Впечатление дополнялось большой головой с крупными, глубоко вырубленными чертами смуглого лица с густой курчавой бородой и вьющимися усами. Темные блестящие глаза горели энергией и энтузиазмом, обличая недюжинную силу воли...»
В первые дни после победы Октябрьской революции «орел» Дыбенко командует подавлением первого выступления против советской власти. Попытку Керенского в союзе с Савинковым и атаманом донских казаков Красновым вернуть упущенную власть большевики назвали «Гатчинским мятежом», потому что действия войск Керенского ограничивались Гатчиной.
Дыбенко и Муравьев без особого труда договорились с деморализованными казаками, после чего последние арестовали своего атамана и передали его «красным». Дыбенко снискал «лавры» усмирителя первого мятежника, а в действительности руководителя законной власти — Керенского. Он хвастал, что «лично арестовал атамана Краснова».
В начале января 1917 года «братишки» во главе с Дыбенко и анархистом Анатолием Железняковым (Железняком) удушили последнюю надежду демократии — Учредительное собрание — и этим подтолкнули страну к началу гражданской войны.
Большевики, совершив революцию, в октябре — декабре 1917 года называли себя Временным Советским правительством, заявляя, что берут власть до созыва Учредительного собрания и в случае поражения на выборах [14] в Собрание «уступят воле народа». Но властвовать понравилось... И когда из 715 депутатов избранными оказались только 183 большевика, Ленин решил во что бы то ни стало удержать власть и ликвидировать Учредительное собрание.
Уже в конце ноября 1917 года Ленин обязал Дыбенко сосредоточить в столице до 10 тысяч матросов для разгона «учредиловки». С такими силами Дыбенко мог запросто разогнать и ленинскую партию. Но он знал, кому обязан министерским портфелем.
В день открытия всенародно избранного Учредительного собрания (напомним читателям, что ленинскую власть никто не избирал), 5 января 1918 года, на улицы Петрограда вышло до 60 тысяч демонстрантов — интеллигенция, рабочие, солдаты гарнизона, чтобы поддержать демократию и потребовать передачи власти в стране Учредительному собранию.
На углу Невского и Литейного демонстрацию расстреляли под началом Дыбенко. Особенно отличились «братишки» родного Дыбенко корабля «Император Павел Первый». И хотя современникам было известно о жертвах (несколько десятков убитых и сотни раненых), Дыбенко отметит в своих воспоминаниях, что матросы «дали залп в воздух».
