— Наоборот, ему следует быть там тише воды, ниже травы, пусть явится туда как мелкая сошка, — не отступал Оскар.
— У тебя европейский кругозор, — не преминул съязвить Василий. — В Японии в любом случае каждый иностранец, как в стеклянной банке. И тут лучше уж держаться с апломбом.
Берзин не вмешивался: Оскар — великий тактик, а Василий — дока в дальневосточных делах. Он только спросил:
— А в каком качестве ему лучше всего заявиться в Токио?
— Рихард — отличный журналист, а пресса имеет доступ туда, куда простому смертному попасть и не снится, — начал развивать свою мысль Василий. — Но журналистам в Токио должно быть известно имя своего собрата по перу. Рихард же писал из Китая в берлинскую «Социологише цейтунг» корреспонденции под своим собственным именем. Да, загвоздка…
— Напротив. Поэтому-то ему и надо поехать в Токио под своим собственным именем. И журналистский корпус примет его как своего, так ведь? — теперь Берзин обращался к Оскару.
— Резонно. Но без личной явки Рихарда в редакцию ни одна немецкая газета свое удостоверение ему не предоставит. К тому же сейчас любое разрешение должно исходить от нацистского комиссара, прикрепленного к каждой редакции. Значит, Зорге должен приехать в Германию. А в Германию ему приезжать нельзя: я уже говорил, что многие знают Зорге как коммуниста. Вот в этом-то и невыполнимость столь блестящего плана, — завершил логическое построение Оскар.
— Нет, именно в этом и его успех! — наконец-то раскрыл карты Старик. — На этой кажущейся невероятности и построен весь замысел. Поставьте себя на место самого хитроумного гитлеровского контрразведчика. Разве сможет он предположить, что сейчас, в дни наивысшего разгула фашистского террора, прямо к нему заявляется известный коммунист, да еще требует направления на работу за границей? Да, в полицай-президиуме лежит досье на Рихарда. Но сейчас гитлеровцам недосуг копаться в архивах — им достаточно дел на улицах, в рабочих районах. Именно сейчас, а не через год или даже через полгода. Конечно, риск есть. Но не столь большой.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Василий. — А как сам Рихард относится к этому заданию?
— В деталях, конечно, мы не могли все оговорить — он далеко. Но он уже не раз просил направить его на более ответственный участок, — ответил Старик. — Он сам называл места: Токио или Берлин. А получается: и Берлин и Токио.
— Ну, если Рихард сам хочет… — сдался, наконец, и Оскар. — Только надо, чтобы он получше вызубрил всю эту нацистскую фразеологию, эту мерзкую «Майн кампф» и модную у них сейчас брошюру «Родословная, как доказательство арийского происхождения».
— Все это пусть подготовят твои сотрудники.
Старик прошелся от стены к стене, остановился около Оскара.
— А самому тебе придется вернуться в Берлин, подготовить для Рихарда рекомендательные письма в газеты. Организовать ему явки. И постараться уберечь его от опасностей.
— Слушаюсь, товарищ корпусной комиссар!
— Ты же, Василий, возьмешь на себя всю подготовку операции в Токио. В помощь Рихарду мы пошлем Бранко Вукелича и радиста Бернхарда. Надо подумать и о том молодом художнике.
— О Мияги? Хорошо.
— Да. Его подготовкой займешься тоже ты. Теперь осталось последнее. Надо зашифровать операцию.
Павел Иванович задумался. Подошел к столу, остро отточенным карандашом что-то написал на листе.
— Как там у японцев?.. «Банзай»? А наша операция будет называться «Рамзай». Кстати, в это название войдут первые буквы его имени и фамилии.
3
Он шел по Москве. Все было так, как он представлял себе там, в шанхайской гостинице. Громыхали и лязгали трамваи. Снег не морозно скрипел под подошвами, а пушисто сеялся сверху, забирался за воротник. Снег уже был мягкий, мартовский. Рихард поскользнулся на накатанной ребятней ледяной дорожке, чуть не упал, нелепо замахал руками. Парочка, тесно сжавшаяся на скамейке, насмешливо на два голоса засмеялась. Он сам засмеялся. Тут же, словно со стороны, зарегистрировал: дал волю чувствам. И с легкостью, с радостью подумал: теперь не надо сдерживать и контролировать свои чувства, теперь он может быть самим собой — и какое это наслаждение!
Было уже поздно. Улицы тонули в темноте. Редкие фонари желтыми пунктирами обозначали тротуары. Большинство окон в громадах домов было уже погашено.
Он свернул с Никитского бульвара на улицу Герцена, прошел несколько кварталов, безошибочно, не обращая внимания на приметы, определил — вот он, Нижне-Кисловский переулок. У старого красно-кирпичного дома 82 перевел дыхание. Спустился по выщербленным ступеням в полуподвал, нащупал в темноте кнопку звонку.
«Я волнуюсь! — со стороны отметил он. — Я еще могу волноваться?»
Услышал, как из глубины квартиры приближаются шаги. Тапочки без задников шлепают по полу. Пауза. Одна тапочка, наверно, соскочила с ноги. И снова: шлеп, шлеп… Звякнула цепочка. Громыхнул засов. Щелкнул ключ. «Не боится открывать. Может быть, кто-то еще есть в доме?..»
Дверь распахнулась.
На пороге стояла Катя. В бумазейном халате. В пуховом платке, наброшенном на плечи. Она вглядывалась в темноту.
— Кто?
Он шагнул на свет.
— Рихард!
Она рванулась к нему, уткнулась венцом косы в его лицо. Но сразу же отстранилась. Подняла на него заблестевшие глаза.
— Проходи. Извини, так неожиданно…
4
— Разрешите, товарищ корпусной комиссар?
Старик поднялся ему навстречу:
— Здравствуй. Знакомься: мой сын Андрей.
За столом Павла Ивановича, сбоку, сидел мальчик лет одиннадцати и листал толстую книгу. Старик мог и не объяснять — крепкий, крутолобый, с большими серо-голубыми глазами, мальчик был копией отца. Сейчас он смотрел на вошедшего сердито, исподлобья — понимал, что придется уходить.
— Вот так… — вздохнул Берзин. — Не отец к сыну приходит, а сын к отцу…
Зорге умел разговаривать с самыми различными людьми и на многих языках. Но он не знал, о чем и как говорят с детьми. Сейчас почему-то остро подумал: «У меня тоже уже мог бы быть такой большой сын…» И задал Андрею вопрос, обычный для взрослых людей, которые не знают, о чем говорить с детьми:
— Кем ты хочешь быть, мальчик?
Берзин-младший, как о давно решенном, спокойно ответил:
— Разведчиком.
— О нет! — остановил его Рихард. — Это совсем не такое веселое занятие, Андрей. Будь лучше летчиком. Или моряком. А еще, кажется, мальчики хотят быть пожарниками.
— Я буду разведчиком.
— Правильно, — неожиданно для Рихарда одобрил Старик. — Если к тому времени, когда Андрейка станет большим, еще будут нужны разведчики — пусть будет разведчиком. Стране требуются не только моряки, летчики и пожарники. И больше всего нам нужен мир. А его оберегают не только дипломаты и солдаты…
