Второй фактор -- функционирование национальных правительств Литвы, Латвии и Эстонии, созданных под покровительством германских оккупантов, но после поражения Германии вынужденных, с одной стороны, ориентироваться на Антанту, а с другой -- учитывать присутствие на своей территории немецких войск.
Третий фактор -- военное (флот), политическое и дипломатическое влияние Антанты, стремившейся контролировать всю ситуацию в Прибалтике: действия остававшихся там германских войск, политику национальных правительств Литвы, Латвии и Эстонии, созданных ими вооруженных сил, деятельность русских белогвардейцев.
Четвертый фактор -- присутствие в Прибалтике некоторых уже сформированных русских белогвардейских частей и политических групп, смотревших на Прибалтику как на неотъемлемую часть Российской империи и лишь вынужденных в силу конъюнктурных обстоятельств не демонстрировать свои истинные намерения (положение еще больше осложнялось претензией Польши на некоторые территории Литвы).
Пятый фактор -- давление Советской России и вторжение Красной армии в Прибалтику с целью установления там большевистского режима.
Наконец, шестой фактор -- позиция лидеров основных сил белого движения, генералов Деникина и особенно Колчака, который летом 1919 г. был признан всеми другими "белыми" вооруженными силами в качестве Верховного правителя и главнокомандующего. Твердо придерживаясь антантофильской линии, эти лидеры не были склонны открыто поддерживать те формирования и группировки, которые ориентировались на Германию.
Между тем для германофильских белых (Бермонт-Авалов и др.) важно было добиться признания их Верховным правителем Колчаком. Поэтому многие белые генералы и высшие офицеры в Прибалтике (Юденич, Родзянко, Ливен и др.) оказывались в противоречивом положении. С одной стороны, манила возможная помощь со стороны Германии, от которой трудно было отказаться, с другой -необходимо было "вписаться" в общую политическую линию белого движения, по преимуществу антантофильского. При том, каким запутанным узлом различных интересов являлась Прибалтика, от германофильских антибольшевистских сил требовалось особенное искусство лавирования.
Публикуемые интересны, между прочим, и тем, что раскрывают, показывают кулисы белого движения, что позволяет понять его реальное состояние, без идеологической окраски как со стороны пропаганды красных, так и самих белых.
Белые лидеры, идеологи и историки в эмиграции много размышляли о причинах неудачи белого дела. Высказывались различные точки зрения, несущие на себе, как правило, отпечаток либо самооправдания, либо обвинения "инокомысляших". И все-таки общую причину крушения белого дела "белоэмигрантская" мысль обнаруживала, если так можно сказать, в политической сфере. В предисловии к книге Деникина "Путь русского офицера" проф. Н.С. Тимашев писал: "Цель белого движения была в сущности та же, что и у Столыпина в 1905--1911 гг... Но осуществление ее было неимоверно более трудным, чем тогда. Тогда еще общественная ткань не была разорвана, и надо было предупредить ее разрыв. Во время гражданской войны нужно было восстановить разорванную ткань, но, конечно, не по-старому, а по какому-то новому образцу. Но какому? На этот вопрос ответа у белого движения не было, потому что оно было идеологически раздробленным и к разрешению задачи не подготовленным... Революционные взрывы приводят к стихийным распадам, а новые формы кристаллизации даются нелегко" 10.
Но ведь сумели красные из "разорванной ткани" создать абсолютно новые "формы кристаллизации", а это, пожалуй, не менее трудным делом. Почему же им, красным, это удалось, а белым -- нет? Сама постановка такого вопроса, как это ни парадоксально, приводит к мысли, что "белоэмигрантская" (да и западная) историография в сущности разделяла "советскую концепцию" гражданской войны, согласно которой большевики одержали верх потому, что их политика так или иначе выражала интересы "широких народных масс".
Но неужели интересы "масс" состояли в развале промышленных предприятий, сельскохозяйственной продразверстке, насильственных мобилизациях, чекистском терроре и т. п.? Нелепость постановленного вопроса очевидна. Можно возразить, что от многого из перечисленного, характерного для красного лагеря, не был свободен и белый. Это так, и признаний самих белых немало. Но именно это и свидетельствует: коренную причину победы одних (красных) и поражения других (белых) надо, по-видимому, искать не столько, так сказать, в объективных, сколько в субъективных факторах.
В 1929 г. генерал Д. Филатов, воевавший в Сибири, а в эмиграции писавший мемуары, обратился к Гучкову с просьбой высказать свое мнение о Верховном правителе. Ответ Гучкова представляет большой интерес. По его словам, когда Колчак стал Верховным правителем, ему (Гучкову) порой казалось: "да тот ли это Колчак, которого я знал, не подменен ли он?" Видимо, его "организм, и физиологический, и духовный, вконец износился, сгорбился. Разбитым, надломленным, потерявшим самообладание, забрался он на ту высоту, на которой как раз и требовались те высокие качества, какими он обладал в предшествующий период (Гучков имеет в виду дореволюционный период и 17-й год. -- Авт.). Сохранилось, правда, многое -- его пламенный патриотизм, кристаллическая чистота его побуждений, его рыцарство, его героизм. Но эти качества... далеко недостаточны, чтобы творить историю, особенно в наше смутное время". В результате в окружении Колчака оказывались в основном мелкие люди, а подчас и просто проходимцы, умевшие использовать в корыстных интересах некоторые благородные качества "надломенного" Верховного правителя. Гучков считал, что именно это и является "одной из центральлных причин крушения белого дела в Сибири, а следовательно, и в России" 11.
Другие вожди белого движения? Деникин, по широко распространенному мнению, был весьма способным во всех отношениях человеком, но в его характере было много "уступчивости, покладистости", то есть, говоря прямее, не хватало воли и решительности. Тут его превосходил Врангель, но ему были свойственны излишнее честолюбие, властолюбие, даже тщеславие, что также "сужало" его личность -- по масштабам, как писал Гучков, "нашего смутного времени".
О других белых вождях -- Юдениче, Е.К. Миллере и др. -- с точки зрения этих масштабов не приходится и говорить. На минуту представим себе такую невероятную трасформацию: Ленин (и Троцкий) -- этот, по словам М. Алданова, "заряд бешеной энергии" -- оказываются во главе белого лагеря, а Колчак, Деникин и др. "переходят" в красный. Каков был бы ее итог?
Но если даже лидерам главной, антантофильской ориентации не хватало "масштабности", то мелкотравчатость германофильских белых, как это хорошо показывают "аваловские документы", просто бьет в глаза. Интриги и грызня политических и общественных "деятелей", выражавшаяся в создании различных "правительств", "советов", "комитетов" и т. д., вели к расколу и неспособности создать даже видимость единства и централизации. Не отставали и военные вожди. Почти каждый из них лелеял свои амбиции, не желал подчиняться другому, вследствие чего создать сколько-нибудь значимый Северо-Западный или Западный фронт, нацеленный на Петроград, оказалось невозможным. Реально ли было русским германофилам в такой ситуации рассчитывать на серьезную поддержку германских правящих кругов? Что касается правительств независимых прибалтийских государств, то они, естественно, с полным основанием, питали неприязнь к российским политикам и военным, даже не слишком скрывавшим своих реваншистских -- монархических и имперских -побуждений, желания использовать помощь прибалтов для достижения собственных целей.