Долгожданный день наступал медленно. Утро только занималось, когда Георгий проснулся. Сбросив одеяло, он соскочил с кровати и кинулся умываться.
— Очень рано, сын, — заметила мать. — Люди еще спят, училище закрыто.
— Не рано. Пока дойдем, как раз и будет время.
Мать не возразила и стала собираться. Проснулась и Лина, поднялся отец, на ноги встал весь дом. Надо спешить, чтобы приготовить и отправить ученика.
А Георгий был уже у ворот. Книжная сумка висела за его спиной.
Какой чудесный день! Роса еще блестела на траве, туман поднимался от реки, и в кустарнике кричали воробьи. Георгий приподнялся на цыпочки и поглядел на улицу. Людей еще не было. Только собака переходила улицу, таща за собой длинный мохнатый хвост. Но сегодня у Георгия мысли были заняты другим, как и у всех учеников первого класса. Он даже не подумал поискать камень. Он только крикнул:
— Пойдем, мама!
— Иду, иду…
И на пороге появилась мать вместе с Линой. Следом вышел отец. Позвал сына, положил ему руки на плечи и сказал:
— В добрый час, сынок. Слушайся учителя, учись.
Георгий загорелся от волнения.
Отец проводил их за ворота и долго глядел вслед. Парашкева держала Лину за руку, а Георгий шел впереди. Сумка с книгами прыгала у него на спине.
Училище св. Климента Охридского находилось далеко, и все же Димитровы пришли туда раньше всех.
Спустя немного времени двор заполнился детьми. Стало шумно и весело. Все направились в учительскую записываться. Вошел туда и Георгий с матерью.
В учительской комнате все было так интересно. У окна висела большая географическая карта, на столе стоял большой раскрашенный шар, который так и блестел на солнце. У дверей размахивали маятником старинные часы. Георгий стоял как зачарованный — такого он еще никогда не видел. На столе перед учителем Георгий заметил блестящий металлический звонок с шариком наверху. Учитель нажал на шарик, и по комнате разлились сладкие веселые звуки. Дверь открылась, и вошел слуга:
— Слушаю, господин учитель!
— Всех учеников построить по два и ввести в учительскую. Да скажи им, что это не хан, не постоялый двор, а училище.
— Я уже им объяснял, да они не слушают… — стал было оправдываться слуга.
Но учитель подал знак удалиться. Поглядев поверх очков, учитель спросил;
— Ты на очереди, мальчик?
Георгий вздрогнул. За него ответила мать:
— Да, он на очереди.
— Документы! — сказал учитель.
Мать подала метрическое свидетельство. Учитель взял, оглядел его внимательно и, окунув в чернила перо, начал писать: «Георгий Димитров Михайлов…»
Рука учителя дрожала, была она сухая, желтая, разрисованная вспухшими синими жилами. Он писал медленно, точно рисуя каждую букву. Пожелтевшие, обгоревшие От табака усы его свисали и закрывали рот. Лицо во всех направлениях было прорезано морщинами. Георгий пристально рассматривал учителя. Около большого журнала, в который учитель записывал имена учеников, лежала тонкая палка с заостренным концом. Учитель поднял голову и сказал коротко:
— Готово! Следующий!
Парашкева схватила сына и потащила к выходу. Учитель окликнул их:
— Останьтесь на молебен!
— Останемся, учитель, останемся, — ответила мать, выводя сына во двор.
— Для чего эта палка, мама?
— Какая палка?
— На столе учителя.
— Чтобы бить плохих учеников.
— А что значит — плохие ученики?
— Которые не слушаются…
Молебен начался через час. Ученики и родители собрались во дворе, под старым высоким вязом. Здесь они и выслушали молитву.
После молебна Георгий, мать и маленькая Лина отправились в ближайшую лавку купить грифель и грифельную доску. Счастливейший момент дня — грифель и доска в сумке. Всю дорогу Георгий шел молча и только время от времени ощупывал сумку — на месте ли столь дорогие его сердцу предметы.
К обеду вернулись домой. Георгий первым делом повесил над своей кроватью грифельную доску, повесил так высоко, чтобы ее не достала сестренка. В этот день ему не игралось, он помнил, что теперь он ученик первого класса.
Семья Димитрова росла. Родились Никола и Любомир. Двор наполнился шумом и криком. Парашкева едва успевала вести хозяйство: чинить одежду, готовить пищу, ткать. И все же никто и никогда не слышал от нее жалобы. Всегда она была чистенькой, с засученными рукавами, гладко зачесанными волосами.
Как самый старший, Георгий помогал матери по хозяйству. Иногда, чтобы только он не бродил по улице, мать заставляла Георгия вязать чулки. Он все исполнял беспрекословно. Находил время поработать и на грядках го дворе. Кроме цветов, теперь появились лук, картофель, петрушка…
Счастливая мать!
Дети слушались ее, помогали ей. Старшие нянчили младших, старались заменить им мать, в чем только могли. Георгий опекал Лину и меньших братьев, защищал их на улице от драчунов. Одним словом, он скоро почувствовал себя взрослым. Но иногда случалась и беда… Метил камнем в собаку, а попал в соседское окно; возвращаясь из пекарни, уронил наземь противень с пирогом — и только потому, что хотел нести его на голове; как-то влепил в прохожего мячом… Да что только не случается с мальчишками! Разве не за это взрослые треплют их за уши? Георгий не скрывал своей вины и принимал наказание как заслуженное, и это нравилось строгому отцу. А мать, нежно глядя на сына, восклицала:
— Очень уж ты непоседливый, сын. Неужели и повзрослев таким же останешься?
Георгий молчал. Как он мог сказать, каким станет, когда вырастет?
А семья все прибывала. Кроме Георгия» Магдалины, Николы и Любомира, появился еще и Костадин. На правах члена семьи поселился у старого Димитра и ученик его Теофил. Это был застенчивый скромный юноша из села Пирдоп. Подружившись с Георгием, он много рассказывал о жизни в родном селе. Георгий любил с ним разговаривать. Часто, уходя в мастерскую отца и усевшись там на скамейке, заводил с Теофилом долгие беседы. Порой Теофил говорил грустно:
— Хорошо тебе, Гого, ты выучишься, станешь учителем, а наше дело — умереть здесь над иглой…
— Почему, Теофил?
— Потому, что мы бедняки… Что может сделать бедный человек? Я хотел учиться, но отец погнал меня на заработки. Кто за него будет платить долги?
— А ты хочешь учиться?
— Хочу.
— Я тебе дам книги… Любишь ли ты историю?
— Что такое история?
— В ней пишется о греках, римлянах, филистимлянах…
— Принеси.
Георгий на другой день принес книгу. Теофил ее развернул, поглядел картинки, пообещал прочесть от корки до корки, но дальше обещания дело не пошло, он едва прочел две страницы.
