тотчас пожалела о визите. Как бы вежливо смыться от этого жирного алкоголика?
Нет, лучше все-таки сказать. Недаром же сюда тащилась.
– Я звонила вам насчет места в детском садике. Для моей дочки, – выдавила из себя Галина. И собственная речь приободрила ее. – Вы сказали, что поможете!
– Сказал, значит, помогу…
– Наверное, вы сейчас не в форме? Я, пожалуй, в другой раз зайду!
Депутат икнул и пошатнулся. В брюхе его булькнуло. Ухватившись за дверную ручку, слуга народа принял наконец устойчивое положение. Его маленькие глазки-буравчики назойливо сверлили женщину – вспыхнули и подернулись пленкой сластолюбца. Видимо, деятель уже предвкушал легкий доступ к женскому телу, которое само к нему пожаловало.
– В форме, не в форме! – брякнул он. – Да какая разница!.. Сказал – порешаем, значит – порешаем!
И тут толстяк грубо схватил Галину за руку и потащил в квартиру. От такой наглости Галина оторопела и практически не сопротивлялась.
– Да не бойся ты меня, – бормотал тот по пути в глубины жилища, – говорю же, сейчас все порешаем… Найдем тебе место в детском садике… Нет, не тебе, дочери твоей… Ты, главное, успокойся и не бойся…
Очухалась Галина только в спальне. Слуга народа обладал невероятной силой, кажется, исключавшей возможность сопротивления.
Не надо было просить сразу же, у входа. И не надо было тащиться к депутату домой. Дома он принимает, как же!.. Как теперь выкрутиться?
Галина огляделась. В огромной трехкомнатной квартире обставленной дорогой мебелью, царил беспорядок. На полу валялись пустые пивные банки с немецкими названиями, бутылки из-под виски, смятые сигаретные пачки. На туалетном столике сиротливо показывала шоколадное нутро картонная коробка «Алёнка». Ну хоть что-то отечественное! Наивный взгляд ребенка на коробке резко контрастировал с этим вертепом! Галина вспомнила о своей Кристиночке и машинально потянулась к коробке с шоколадом.
– Ты бери, бери, не бойся! – Пошатываясь и икая, депутат ждал ее у кровати. В одной руке его появилась бутылка виски, в другой – бокал.
Вдруг из маминой из спальни,
Кривоногий и хромой,
Выбегает умывальник
И качает головой.
Опять стихи! Сейчас этот зажравшийся тип, которому точно не помешал бы умывальник, оттрахает ее как уличную девку, а чтобы ей не было обидно, даст плитку «Аленки».
Ах ты, гадкий, ах ты, грязный,
Неумытый поросенок!
В комнате было душно до липкости. Развратник-депутат закрыл и занавесил, как в борделе, все окна. Оттого вонь стояла несусветная, Галину аж затошнило.
Вообще-то, этому деятелю, от которого воняет, как от козла, не мешало бы хоть раз в неделю мыться в ванной!
Пока она боролось с накатывавшей тошнотой и соображала, куда бежать, депутат, к отказам не привыкший, перешел к действиям. Толстяк подтолкнул женщину к краю кровати и попытался стащить с нее пиджак. Икая, дыша перегаром, он приговаривал:
– Сейчас все порешаем, дорогая, ты, главное, не бойся…
Такой кабан и порешить может, не только порешать!
Депутат, по-видимому, осознал, что со сложными прямоугольными пуговицами на фирменном пиджаке ему не справиться. Тогда намерения его изменились. Он распахнул пошире свой халат и надавил Галине на плечи, стремясь пригнуть ей голову.
Да что же гад творит?! Черт с ним, с детским садиком!
Галина резко развела руки, освобождаясь от захвата, и коленом правой ноги заехала негодяю в пах. И обеими руками оттолкнула от себя скорчившегося от боли сластолюбца!
По пути к выходу она подошла к туалетному столику, достала плитку «Аленки» из картонной коробки. Обернулась к поверженному жиртресту.
– Это, – она повертела в воздухе шоколадку, – за моральный ущерб, козлина!
Покрутившись у зеркал шкафа-купе, занимавшего половину прихожей, Галина поправила прическу. Шоколадку не съела, а сунула в дамскую сумочку. И покинула вонючую квартиру.
– Слава богу, что этаж третий, а не тринадцатый!
Не дожидаясь лифта, спустилась по лестнице. Одарив улыбкой консьержку, охранника и всех, кто повстречался на пути, она рассталась с зоной «Торчащего аморала на Поле чудес».
– Что-то быстро ты вернулась, Викторовна! Мы только-только с Кристинкой чаю напились и настроились мультики смотреть.
– А дочурка куда запропастилась?
Из-за дивана гостиной донесся шорох. Возникло личико ребенка, перемазанное губной помадой.
«Торопилась я, впопыхах забыла кейс закрыть!» – догадалась Галина.
– Мамочка, мамочка, а пьявда я кьясавица?
Кристинка вертелась перед зеркалом, пританцовывая в такт мелодии, известной одной ей.
– Ты не красавица, доченька, а хулиганка, вот ты кто! Без спроса в мамин кейс залезть и перепачкаться маминой губной помадой – кто так делает?
– Я, я! Я хуиганье! – с трудом выговорила дочурка. А потом вдруг залилась слезами, повторяя сквозь плач непонятное слово: – Хуиганье… Хуиганье… Ганье… Ганье…
Галина с Любой покатились со смеху, повторяя почти неприличный набор звуков за Кристиной. Видя, что взрослые возле нее смеются, Кристинка бросила плакать – удивилась.
– Хватит реветь, Кристинка! Давай чай пить – у меня и шоколадка припасена!
С этими словами Галина взяла ребенка за руку. Подхватив дамскую сумочку, повела дочку на кухню.
А за ними пирожок:
«Ну-ка, съешь меня, дружок!»
А за ним и бутерброд:
Подскочил – и прямо в рот!
Повторяя навязчивые четверостишия, Галина достала из сумочки шоколадку «Аленка». Разломала ее на маленькие квадратики и разделила между всеми.
– Депутат угощает! – со смехом сказала она.
По версии англоязычного журнала ArtAscent рассказ A Happy Freak
(«Счастливый извращенец») признан Distinquished (выдающимся)
и вошел в пятерку победителей, напечатанных в февральском номере
– Извращенец ты, Алекс! – бросила, обернувшись,
Любка Медведева, обладательница потрясающей стройной фигурки.
Когда-то она имела славу первой красавицы в нашем классе. Да и теперь выглядела на твёрдую пятёрку с твёрдым плюсом.
Обидно! И ведь за что она меня так припечатала? Во вкусах не сошлись!
– Что за малолетка, Алекс? Что ей от тебя нужно? – Надин поплотнее прижалась ко мне всем своим немаленьким телом.
Надин было тридцать. И никто не привлекал меня так, как она.
– Да так, одноклассница бывшая, – сказал я. – Представляешь, все мальчишки с ума по ней сходили!
Надин долго смотрела на фигурку удалявшейся брюнетки. Миниатюрная Любка вырядилась в белый плащ, который особенно выделялся на фоне жёлто-оранжевого карнавала осеннего парка.
– Красивая, – признала Надин. – Больше скажу: прямо-таки модель из модного журнала! Я завидовать не умею. Знаешь что, Алекс? Тебе такие девочки должны нравиться!
После этих слов лицо её покраснело, а глаза будто увеличились. Казалось, Нади вот-вот разревётся.
– Надин, любовь моя, неужели ревнуешь? Брось! Для меня нет женщины краше тебя! Я люблю тебя всю: лицо, губы, роскошное тело!..
И я
