Врать не хочу.
Правду?
А правда в том, что это не я молодец, не я человек с мощной внутренней силой и духом, не я, а ОНИ. Я уехал от трудностей в поисках лёгкого хлеба. Они остались получать один евро в день. Я бросил их. Они остались выживать и бороться с трудностями скромного быта, нищенской зарплаты, невыносимых жилищных условий, суровым климатом, разбитыми дорогами и с чиновничьим беспределом.
Они остались, а я уехал.
Они остались на своих рабочих местах, где страна доверила им выполнение гражданского долга, они не предали свой пост, они остались верны родине до конца, невзирая на возможный соблазн уехать. Они победили себя и преодолели преграды нелёгких перемен и потому они заслуживают уважения и почёта. Их имена должна сохранить история России. Им, людям 90–х, тем, кто не покинул страну в то сложное время, должны стоять памятники в каждом городе. Вместо памятников Ленину, который принёс России больше вреда, чем пользы, должны стоять памятники людям 90–х, тем, кто не уехал.
В Дублине, на левой набережной реки Лиффи, на пути по направлению к старому зданию таможни, стоят скульптуры нескольких истощавших человек, которые шагают на корабли, которые увозили эмигрантов из Дублинского порта. Один миллион человек умер и ещё один миллион человек покинул Ирландию с 1845 по 1852 год, в период Великого Голода охватившего Ирландию в результате эпидемии фитофторы поразившей картофельные поля.
Уберите памятники Ленина с площадей российских городов, воздвигните фигуры таких же, как в Дублине истощавших людей, шагающих… но не в порт, а на работу, туда, куда зовёт их гражданское сознание и вера в будущее страны.
Вычеркните моё имя из списков граждан, вычеркните без права на политическую реабилитацию. Я этого не достоин…
Словно пленник порочного круга,
Сам себе и судья и палач,
Я казнён в абортарии духа,
В утешение остался, лишь, плач.
Плод из чрева безжалостно вынут,
При безмолвном согласии ножа,
Оборвали мою пуповину,
И причала лишилась душа.
В портмоне пожелтевшее фото,
Да в кисетике горстка земли,
«Навсегда!» — предрекли самолеты,
«Без отчизны!» — гудят корабли.
Жаль, что поздно я истину понял,
Оглянувшись на прожитый век.
Эмиграция — вовсе не подвиг,
А бессильный, постыдный побег.
— Александр, на тебе лица нет! Что за серые мысли одолевают тебя, — озабоченно спрашивает Шинейд, не переставая дёргать грибы на полке.
— Не, спрашивай, Шинейд… я думаю о том,.. что я обрубил себе все пути домой… у меня нет пути назад, понимаешь? — отвечаю я в поисках её поддержки.
— А что ты так переживаешь? Заработаешь, накопишь необходимую сумму, и вернёшься, наконец, домой. С такими деньгами тебя ещё больше любить будут! — пытается вселить в меня уверенность Шинейд.
— Видишь ли… ты знаешь, что я юрист… я уже никогда не смогу работать по специальности… я был юристом,… а теперь я чёрнорабочий… я сам себя лишил будущего…
— Ну, не всё ещё потеряно, Александр. Почему бы тебе не стать юристом здесь, в Ирландии?
— Это так легко сказать, Шинейд, но как мне это сделать? Квалификацию, мне нужно будет повышать до уровня местных требований и это обойдётся мне в десятки тысяч, ты сама мне об этом говорила. Таких денег у меня нет, и не предвидится. А самое главное то, что в моём паспорте печать, которая не позволяет менять работу. Падди не отдаст рабочего разрешения мне никогда.
— Ну, как‑нибудь, Алекс!!!
— Есть один вариант, Шинейд. Ты станешь феей, и превратишь меня из чумазого сборщика грибов в преуспевающего юриста в костюме «Гуччи» и с портфелем из кожи крокодила. Я всё ещё верю в сказки, дорогая Шинейд!
— Я тоже верю в сказки, и потому обещаю тебе для начала, Лепрекона[25] в виде Падди, а с феей, придётся подождать — я сама ожидаю получить хрустальные туфельки и принца на белом коне, ты будешь вторым в очереди!
— Ну вот, как всегда, даже для того, чтобы помечтать, нужно становиться в очередь! — ответил я, вздохнув так глубоко, печально и искренне, что сам Станиславский[26] был бы рад за мои актёрские способности.
— Александр, расскажи мне о России, что там всё так ужасно и дико? — спрашивает меня Шинейд между делом, не выпуская ножа из рук.
— Да нет, не так ужасно и не так уж дико. Я лучше тебе расскажу старый анекдот из коммунистического времени. Два червя в куче говна. Отец и сын. Сын спрашивает: «Папа, некоторые черви живут в яблоке, в малине, почему мы живём в говне?» — «Понимаешь, сынок, есть такое понятие — Родина!»
— Ну и где тут смеяться, что Россия это говно? — пытается вымученно улыбнуться Шинейд.
— Нет, Россия не говно, это аллегория. В общем, должно быть смешно, хотя больше печально. Такой вот странный русский юмор — смеяться не над другими, а над собой. Дело не в том, что всё в России так дерьмово, а в том, что, будучи там, кажется что в других странах слаще, сочней и счастливей.
— Точно, поле с другой стороны холма, всегда зеленей, — добавляет Шинейд.
— Мой отец сказал бы, что в штанах соседа, хрен толще!
— Алекс! Прекрати! Ты всегда всё опошлишь! — заржала как лошадь Шинейд, заходясь в истерическом хохоте.
Я не могу уснуть. Это состояние крайнего возбуждения, так бывает, когда долго и много работаешь, не спишь продолжительное время и организм, как по инерции катится бодрствуя, и не может, расслабившись, наконец, уснуть. Внутри пульсирует каждый орган. Как пуля со смещенным центром тяжести, ударяя в разные точки тела, колотит тяжелый, нечеловеческий пульс. Мысли крутятся в голове и гудят, как встревоженный улей.
Эксплуатация — это жестоко.
Ха–ха–ха — ничего нового! Эксплуатация, это жизненно важная необходимость работоспособности капитализма.
Александр, это твой собственный выбор.
Это мой выбор?
Ты сам этого хотел.
Я сам этого хотел?
Да, я сам этого хотел, но ЭТОГО ЛИ я хотел? Неужели я хотел, чтобы меня обманывали, унижали и эксплуатировали?
Ирландия не является страной третьего мира.
Это цивилизованная страна.
Это страна… это страна избалованная цивилизацией. Это страна, обласканная и избалованная цивилизацией.
Эксплуатация — это жестоко.
Падди — подпольный катализатор экономики.
Ради таких, как он, ради теневых китов, на которых держится экономика, жёсткая эксплуатация должна быть легализована. Да–да! Именно так!
Если капитализм не стремится испытать финансовый кризис, денежный дефолт и безработицу, жестокость должна быть легализована.
