что генезис данного института связан с реформами Петра I. [333] Институт военного духовенства постепенно складывался на основе таких законодательных актов, как «Артикулы военные надлежащие Российскому флоту», Воинский (1716) и Морской (1720) уставы. В главе 29 Воинского устава сформулированы основные задачи обер-полевых священников и полковых клириков, которые составляют основу священнослужителей на поле боя: «Обер полевой священник при фельдмаршале или командующем генерале быть должен, которой казанье чинит, литургию, уставленные молитвы и прочие священнические должности отправляет… Такожде в сомнительных делах имеют от него изъяснение получать, будет чрезвычайное какое моление или торжественный благодарный молебен при войске имеет отправлен быть… <…> Дважды по пробитии тапты и побудки… в третьем же в 9-м часу пред полуднем, должен священник литургию отправлять при каждом полку. И понеже на всяк день того священнику невозможно исправить… того ради установленные в то время молитвы читать надлежит по батальонам, или ротам, как случай подаст». [334]
Окончание оформления данного института относится к 1800 г., когда должность главенствующего полевого обер-священника по инициативе П. Я. Озерецкого была установлена постоянной. Однако через 15 лет, во время Заграничных походов, институт снова подвергся изменениям: военное духовенство стало относиться к Главному штабу армии. [335] Во время войны полковому клирику предписывалось совершать богослужения и ритуалы, направленные на повышение успешности результатов деятельности армии. [336] Полковой клирик проповедовал военным ту область вероучения, которая была связана с почитанием особого круга святых (например, Александра Невского, Георгия Победоносца и др.), проведением воинских обрядов и чтением молитв (например, «Слово Божие»), а также организовывал шествия с культовыми предметами (иконами, крестами и другими), при этом, как отметил историк В. А. Безродин, в имеющихся предписаниях до начала ХХ в. действия священника в бою особо не регулировались. [337] И если богослужение, совершаемое полковым священником, мало отличалось от литургии, исполняемой мирским духовенством, то проповеди уже имели отличия. Важной темой для них становятся интерпретации целей военных действий, отношение к врагам и т. д. Здесь священник мог исходить из представления, что солдат находится выше самих причин насилия и зла и совершает «божественное» насилие для того, чтобы предотвратить несправедливое, эгоистическое насилие.
Этика войны полковых священников в годы Отечественной войны 1812 г.
Составленный протоиереем Г. И. Мансветовым «Сборник кратких христианских поучений к воинам» (произнесены в 1810–1811, изданы в 1821 г. и позднее) является одним из первых источников, где подробно указаны основные нормативные стратегии полкового священника на войне. Согласно этой рукописи, клирику надлежало совершать богослужения, проводить внебогослужебные беседы с солдатами и оказывать поддержку больным. [338] Примечательно, что здесь проявилась особенность формирования этики войны в тот период: устный дискурс предшествовал письменному. Тезисы и концепты изначально произносились во время проповеди, а уже значительно позднее могли быть изданы. Эта картина дополняется источниками личного происхождения. Достаточно подробно восприятие войны священником в перерыве между боями отображено в личной корреспонденции генерала И. Н. Скобелева. Например, в письме к брату Кремневу он 8 мая 1813 г. сообщает о проповеди, сочиненной на манер «Слов» Августина Виноградского, полкового клирика на церковном параде: «Не наши, конечно, многогрешные молитвы, — говорил отец духовный, — услышаны Господом Богом! Но Царь Небесный явно дает нам чувствовать непостижимое величие и неизреченное милосердие Свое к возлюбленной Им России. Свято-Троицкая лавра, пребывшая чрез все бедственное для нас время без воинского прикрытия, ограждалась и защищалась по сей час десницею Всемогущего Бога, а драгоценная сокровищница Святых Господних храмов, как некогда при татарах и поляках, осталась неприкосновенною! Кто из врагов не испытывал сил овладеть столь лакомым для алчной корысти гнездом святой веры нашей? Но быв вечно поражены свыше, никто не имел успеха и приблизиться к Свято-Троицкой лавре… С нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтесь, яко с нами Бог!». [339] В представленном фрагменте центром Отечества как региона православной культуры представлена Троице-Сергиева лавра, а не Москва с её старыми соборами и храмами.
В период Заграничных походов идеологическая концепция войны меняется с идеи ответа на «осквернение святынь» на идею миссионерской деятельности по обращению «языческих народов» в христианство, на что указано в речи священника. В высказывании священника представлено решение моральной дилеммы, которая была выражена в противоречии: помогают молитвы на войне или основные события в бою совершаются по воле Бога? Решение данной дилеммы клирик обозначил в тезисе, что священная война, война возмездия за поруганные святыни, за православную веру, является Божьим провидением, которое призвано самостоятельно защищать святыни, а дело солдат считается проявлением «могущественной десницы». Представленное решение моральной дилеммы не обозначает слом самой моральной системы православной этики, поскольку отсылка к Божественной силе одновременно выводит разные моральные стратегии поведения как части некоторой божественной миссии, при этом исход моральной проблемы всегда будет приведен к победе Божественной силы над «алчными язычниками». Показателен и тот факт, что, хотя молитва и является одним из важных проявлений добродетели в бою, однако этого недостаточно, если сам Бог не решит привести войско к победе над врагом.
Епископ Августин (Виноградский) в «Слове при совершении годичного поминовения по воинам, на брани Бородинской животы свои положивших» 26 августа 1813 г. [340] обозначил в своих моральных высказываниях проблему отношения к солдатам, которые пали в бою и проиграли противнику. Проблематизация этого вопроса осложнялась тем противоречием, что в битве погибло большое количество русских военных, но при этом после битвы нашим войскам удалось прогнать врага из России. Моральный выбор священника мог быть выражен в понимании воинов или как героев, или как страстотерпцев или жертв воины. Саму Бородинскую битву в своих речах он оценивает как «ужасную брань», «кровавое позорище». При этом воины, погибшие в бою, представлены в виде «храбрых Россов», «героев, любезных и великих в очах Господа», которые достойны «жертвы благодарения и признательности». Дискурс жертвенности наблюдается и в самом осмыслении битвы как «героической жертвы» для сохранения «целостности отечества», «величия и славы народа». Клирик понимает смерть воинов на поле боя как необходимую, но горькую жертву («страдальческий венец») для последующих побед и утверждения богоизбранности российского народа. Моральный выбор священнослужителя оказался своеобразным сплетением противоположных интерпретации воинов, которые одновременно и жертвы войны, и герои сражения, которые получат «славу Бога» и «наследие Иисуса Христа». Гуманистические интерпретации войны как катастрофы, бессмысленной «бойни» с ненужными жертвами не характерны для приведенных высказываний полковых священников.
Таким образом, во время Отечественной войны основными в структуре дискурса полкового священника были категории смирения и послушания. Эти категории были основой для таких стратегий поведения на поле боя, как утешение верующих, причащение
