Гелен возлагал большие надежды на эту операцию, при условии, что она будет проводиться в сотрудничестве с Власовым и в связи с Освободительным Движением. Санкции на это у него еще не было. Но уже дано было согласие на то, чтобы придать каждой фронтовой дивизии вермахта специальные, состоящие из пяти офицеров и 15-ти иных чинов, группы русских. Эти русские группы должны были пройти в Дабендорфе краткосрочные курсы, и к концу апреля можно, было бы подготовить полторы тысячи человек. Их должны были прислать на Дабендорфские курсы из существующих добровольческих частей при генерале восточных войсках. Авторы проекта надеялись, что специальные группы в результате переходов красноармейцев вскоре вырастут до батальонов или даже до полков.
- Что означает, - вставил я, - что, кроме уже существующих добровольческих частей, мы скоро будем иметь Русскую Освободительную Армию.
Гелен ничего не ответил. Но по его молчанию я понял, что он со мной согласен.
Ни он, ни я еще не подозревали о готовящемся нам ударе.
Власти не обратили внимания на доверие, с которым население встречало генерала Власова во время его поездки на северный фронт, но несколько открытых слов, сказанных им во время обеда там, оказались решающими. У Власова была привычка откровенно говорить о прошлых ошибках и просчетах, были ли его слушатели русские или немцы. Он исходил из мысли, что на ошибках надо учиться. И эта его речь, в которой он, в частности, благодарил немцев, принимавших его в Гатчине и выразил надежду приветствовать их своими гостями в Ленинграде, - была вполне в его духе.
(Примерно три месяца тому назад, в январе 1943 года, когда мы собирали для "штаба" одежду, он сказал моей жене, что его самое большое желание увидеть ее у себя в гостях в освобожденном Ленинграде, чтобы хоть чем-то отплатить ей за ее заботы:
- Я бы хотел, дорогая Адель Эрнестовна, быть вашим гидом в этом прекрасном городе, который вам пришлось покинуть маленькой девочкой в начале первой мировой войны [как немецкой подданной. - В. Ш.-Ш.].)
Враги Власова немедленно использовали положение: "Этот наглый русский чувствует себя уже правителем независимой России! Безобразие!"
Дело было передано в высшие инстанции и 17 апреля фельдмаршал Кейтель отдал приказ о запрещении какой бы то ни было политической деятельности Власова, вследствие его "наглых" высказываний во время поездки в группу армий "Север". В приказе содержалась угроза, в случае нарушения его, возвратить Власова в лагерь военнопленных или прямо передать в Гестапо. Я никогда не видел этого приказа, Мартин устно ознакомил меня с ним{26}.
Для Власова и Малышкина эта история была лишним разочарованием. Но мы пришли к выводу, что это и есть та глупость, против которой, в частности, мы боремся и должны продолжать бороться. Позиция Власова осталась неизменной.
Мартин сказал мне, что угроза передать Власова Гестапо вряд ли будет осуществлена, если он не учинит какой-нибудь новый демарш, и добавил:
- Я вас предупредил. Будьте осторожны и - действуйте дальше!
Все это, однако, осложнило дело Гелена. Вскоре после моего возвращения из ОКХ, в Берлин явился сотрудник Отдела ФХО и сообщил, что акция "Просвет" практически сорвана приказом Кейтеля, так как запрет упоминать Власова и Русское Освободительное Движение лишает всю операцию ее главного козыря. Гелен будет вновь искать выхода из положения, а пока что мы в ОКВ/ ВПр и в Дабендорфе при подготовке людей для акции "Просвет" должны быть очень осторожны: "Ни слова об Освободительном Движении! Ни слова о Власове!"
Трухин, с которым я обсуждал положение, сразу схватил сущность:
- Не тревожьтесь! Это наше дело. Мы выход найдем, не прибегая ко лжи. Сейчас нужно избежать открытого столкновения, даже если бы это означало, что надо работать более или менее подпольно.
Чего бы добились немцы и русские вместе, даже еще весной 1943 года, если бы они действовали как лояльные союзники в деле освобождения России и всего мира от большевизма?! Власов и его товарищи знали многих генералов Красной армии. Они знали жертв сталинских чисток. Они знали, на кого они могли рассчитывать как на товарищей в борьбе - не за немецкие интересы, а за свободу России.
* * *
Власов иногда рассказывал нам о своей жизни. Я помню его рассказ о знаменательном для него дне в ноябре 1941 года, когда Сталин назначил его командующим 20-ой армией и поручил остановить движение немцев под Москвой. Он описал напряженное ожидание в приемной, сам прием, подозрительность и сдержанность диктатора, доклады генералов о положении на фронте и затем четкое решение Сталина:
- Я не могу дать вам много солдат, Власов, но порядочно - бывших заключенных. И я даю вам, как и другим моим генералам, полную свободу действий в борьбе с захватчиками. Вы несете и ответственность.
Власов живо обрисовал присутствующих - диктатора, попыхивающего короткой трубкой, генералов, "вездесущего и всеведущего" Маленкова.
Когда он покидал Кремль, он был горд своим назначением и возложенной на него задачей: враг стоял у ворот Москвы. И вдруг он понял, что, приняв на себя ответственность, он полностью отдал себя во власть сталинского каприза. А если его усилия будут напрасны? Проиграть означало не только быть побежденным, а и стать предателем. Они все были предателями - маршалы и генералы Красной армии: Тухачевский, Егоров, Блюхер, Якир, Эйдеман, Корк... А судьей им был Сталин и тот же самый Маленков, может быть, Молотов, Каганович, Булганин - люди, греющиеся в лучах сталинского благоволения. (Власов дал краткое описание каждого из них, а его товарищи добавили кое-какие подробности. У Булганина находили они остатки каких-то человеческих черт.)
- Заметьте себе, господа, - сказал Власов, обращаясь к нам, немцам, отъявленным врагом режима и изменником родины принципиально считается каждый думающий иначе. Или просто ищут козлов отпущения. Поэтому советские люди выучились внешне соглашаться с требованиями режима. Что они думают и чувствуют, - они тщательно скрывают. Это привело к известной шизофрении что и есть одно из величайших преступлений большевистских вождей.
Власов рассказал и о Никите Хрущеве, первом секретаре ЦК Украинской компартии, которого он хорошо знал во время своего командования 97-ой армией под Киевом.
- Я сам видел этого пресмыкавшегося сталинского подхалима, как он рвал и метал против врагов и друзей, "без различия. И всегда по тем же формулам контрреволюционеры! меньшевики! зсеры! троцкисты! зиновьевцы! бухаринцы! "Если дело идет о ликвидации предателей, каждый, у кого дрогнет рука или подгибаются колени, - враг народа". Вы можете себе представить, что такое не забывается!
