Здесь жили очень богатые хозяева. По-настоящему богатые! Выращивали виноград, имели лучшие вина, копченый окорок…
Всё, что усташи не смогли съесть, выпить или унести с собой — всё это раскидали по улицам, дворам, дома разрисовали усташескими знаками. Всюду смрад, кровь, разрушения, ужас.
Думаю, всё это, да ещё воспоминание о том, как четники изнасиловали его мать, а усташи убили отца, определённо повлияло на Ратко. Для него — что четники, что усташи — один хрен! Но он был сербом, и именно это его поддерживало в борьбе! От начала и до конца войны. И до сей поры.
3 сентября 1991 г. Шпиро Никович уехал в Белград и больше не вернулся. После него к нам приехал один действительно опытный офицер, настоящий герой — Владо Вукович. К сожалению, погиб.
А усташи уже настолько окрепли, что нам приходилось вести с ними упорную борьбу. Вот тогда так и случилось, что Ратко Младич и нас пятеро взяли в плен Сплитский батальон Союза национальной гвардии — свыше 400 человек. Командиром у них был Златко Радовникович, капитан первого класса запаса. Мы их взяли в плен под горой Промина.
Летний день, духота и страшный зной. Получаем информацию, что где-то стреляют. Мартичевцы[48] и доблестные четники, все в меховых шапках с огромными кокардами, движутся в направлении Дрниша для борьбы с усташами. Ратко мне говорит: «Собирайся, поедем». На такой случай у нас был БТР. Тут же выехали. Нормально: на машине развевается югославский триколор с пятиконечной звездой! Движемся в том направлении, где по информации усташи захватили наше село. Смотрим по сторонам — нигде никого. Останавливаемся. Распределил этих четверых военных полицейских, а мы с шефом прошли ещё метров 400–500, обходим дома сербов, заглядываем в них, но нигде никого. Просто бродим.
А под горой — огромное плато, заросшее травой. Впереди — глубокий ручей. Пересох. Переходим его, за ним видим дома. Заходим, зовём — никого! Чуть дальше, среди кипарисов ещё один дом. Устраиваем обыск. В кухне на столе стоит кастрюля с тёплой фасолью, три тарелки, хлеб, помидоры… Хозяев нет. Куда ж они делись? Беспокоимся всё больше.
Но и где усташи не знаем.
Смотрим туда, где оставили БТР возле мостика, а солдат мне подаёт знаки, чтоб оглядывались почаще. Значит, мы уже среди них. Потихоньку продолжаем двигаться в том направлении, что нам показал солдат, и обнаруживаем группу из семи усташей. Они нас не видят, а мы их видим. Они внизу, в русле ручья, в кустах затаились. А позади них — масса людей! Вся долина сделалась черной от усташей! А нас только двое. Притаились за кучей кирпича — кто-то собирался строить дом. Отдаю шефу свой автомат, а сам с «кольтом» и гранатой решил спуститься к ним, чтобы разоружить. Шеф говорит: «Ну, давай, другого выхода нет!»
Спускаемся мы с одним солдатом, но так, чтобы зайти им с тыла. Когда подошли достаточно близко, я крикнул: «Усташи, сдавайтесь!» Среди них от неожиданности началась страшная паника, а я продолжаю орать. Должен же я был их как-то перепугать! Мне аж самому стало страшно. Кричу, что мы их всех перебьём и чтоб выходили по одному, чтоб все выходили. И эти семеро вылезают из кустов, из этой ямы. А я всё ору, чтобы выходили все, но сначала, чтоб бросили оружие. Они бросают — всё оружие китайского и венгерского производства, Калашниковы и т. д. Каждого, кто выходит, мой солдат валит на землю, и руки за спину. А связать-то нечем. Говорю, расставь их на два метра друг от друга и держи на мушке. Кто дёрнется — стреляй. Нет у нас другого выхода.
Спрашиваю усташей, все ли снизу вышли, один оттуда отвечает:
— Я не могу.
— Почему?!
— Ногу сломал.
Спускаются за ним, укладывают на старое автомобильное сидение от какой-то развалюхи, и выносят. Приказываю солдатам всех пленных связать тем, что есть под рукой: верёвкой, проволокой, ремнём от винтовки. Ратко подошёл и говорит:
— Не надо, брат, это же наши люди! Садитесь, ребята, поговорим!
Я даже растерялся: что это у него на уме?
Шеф спрашивает, знают ли они, кто он такой. Не знают. Он им говорит:
— Я — полковник Ратко Младич!
Они аж побелели от страха:
— Слыхали о тебе!
— А вы кто? — спрашивает их.
— Мы — бойцы элитного подразделения разведывательно-диверсионного отряда 4-й сплитской гвардейской бригады Союза национальной гвардии.
— Кто ваш командир?
— Резервист капитан 1-го ранга ЮНА Златко Радовникович.
Среди них его не было. Ратко поднимает свой мегафон, да как заорёт:
— Это Ратко Младич, полковник ЮНА. Мы — ЮНА, не стреляйте в нас. Приходите на переговоры, будем договариваться.
Сидят они в этой дыре, в чаще, в Богом забытом месте, и понятия не имеют, сколько наших их окружило. А с нашим «крутым» БТР-ом осталась всего пара солдат, которые потом к нам подъедут, и мы загоним туда этих горе-пленных. По радио мне удается связаться с командованием корпуса, чтобы мне из Книна прислали ещё полицейских. Хотя неизвестно, когда они доберутся, ведь до Книна — целых 40 км!
За это время к нам пришёл и этот Радовникович с несколькими офицерами, и несколько мужиков-сербов. Просто откуда-то возникли. К счастью, одного из них я уже знал. Знал, что зовут его Драган. Ратко ему приказал, чтоб крикнул, что он капитан Драган. Тот и давай орать во всю глотку:
— Я капитан Драган, сдавайтесь!
Он с одной стороны, Ратко с другой, а мы с двумя моими полицейскими так расположились, что усташи подумали, что они окружены.
Подходим к Радовниковичу, он здоровается за руку с Ратко. Я приказываю ему сдать оружие. У него был пистолет калибра 7,65 мм. Мужик позеленел, молча снимает ремень и даёт мне его с кобурой. Тогда я говорю, чтобы и все остальные разоружались! Они, ей-богу, все разом разоружаются, бросают оружие на землю. Но вижу — заволновались. Некоторые бы и сдались, а некоторые — нет. Вижу одного такого высокого, худого, молодого, который бурчит что-то типа: кому это — сдаваться? Пусть они стреляют, мы будем стрелять… Ратко мне подал знак глазами — мы друг друга поняли. Разоружили командование батальона, а будь у нас силы — всех бы взяли в плен и пригнали в Книн. Но уже наступают сумерки, мы не можем оставаться среди них, потому что нас сейчас всего-то десятеро.
Мы тут эту команду разоружаем, но им же Ратко ещё и свою речь должен произнести! Мне поясняет:
— Это моё воздействие на их моральное состояние, это поважнее, чем просто их разоружить.
Так оно и было — тогда и во все последующие годы войны, до конца. Так мы тех восемь человек командования батальона связанными и привезли в Книн. Ратко приказал мне вернуть Радовниковичу оружие. Больше он нам нигде на фронте не попадался. Как и никто из командования того батальона. Случалось, что мы захватывали по несколько раз одних и тех же людей из того разведывательно-диверсионного отряда, потому что как только их заставляли выступать против нас, они нам немедленно сдавались.
