Неудача была оплачена подписанным в июне 1508 года прискорбным для Максимилиана перемирием, по которому Венеции отходили все завоеванные ею территории.
Конечно, император может пробудиться после этого еще более бодрым и крепким, чем когда-либо, писал Веттори (в угоду германофилам). Однако имперская мечта, кажется, теперь уже окончательно похоронена. Торг между посланцами Флоренции и людьми Максимилиана касательно участия Республики в его предприятии больше не уместен, по крайней мере пока. Миссия Никколо завершена, и он собирается вернуться во Флоренцию, тем более что страдает от болей в мочевом пузыре. Франческо при мысли об отъезде друга впадает в панику. Остаться одному в Тренто, где, как он признается, чувствует себя «словно на затерянном острове», выше его сил, он тоже болен. Кроме того, его дальнейшее присутствие здесь может повредить интересам Флоренции. Если Синьория считает необходимым заключить договор с императором, пусть посылает настоящих послов! Они давно назначены — это Аламанно Сальвиати[58] и Пьеро Гвиччардини. Но гонфалоньер Содерини, опасающийся проимперских настроений послов, до сих пор задерживает их отъезд.
* * *
Франческо и Никколо чувствовали себя неуютно среди немцев, потому что не сумели наладить отношения, кроме самых поверхностных, с народом, характер и нравы которого сильно отличались от итальянских. В разгар зимы Макиавелли молнией пересек Швейцарию и считал, что за время двухчасового ужина понял то, что посол Савойи, опытный дипломат, не смог, по его собственным словам, понять за много месяцев. В Германии он не видел ничего, кроме кусочка Тироля, а языковой барьер не позволял выходить за пределы круга образованных людей, способных объясняться на латыни или на итальянском. Это обстоятельство, тем не менее, не помешало ему сразу после возвращения домой составить доклад «О положении дел в Германии», основные тезисы которого он повторил в «Рассуждениях о германских событиях» и спустя несколько лет в «Описании германских событий», которое стало «литературным итогом» двух предыдущих опытов. На этом «затерянном острове» Макиавелли увидел совсем мало, а на то, что увидел, смотрел, как будут говорить потом, «глазами Чезаре», но он понял главное: уязвимость императорской власти проистекает из отсутствия в государстве сильного центра, автономии вольных городов и архаичной организации армии.
«РАДИ ЧЕСТИ И СПАСЕНИЯ РОДИНЫ»
Синьория не дала Никколо времени подлечить его мочекаменную болезнь и понежиться в объятиях Мариетты, решив в очередной раз покончить с Пизой. Никколо, возвратившийся домой 16 июня 1508 года, 16 августа получил приказ отправиться в командировку. Приказ был подписан… им самим в качестве секретаря Совета десяти, и текст его был таков:
«Мы, Десять свободы и Балии[59] Флорентийской республики, свидетельствуем каждому, кто читает эти верительные письма, что предъявитель их действительно достойный уважения и просвещенный Никколо, сын Бернардо Макиавелли, наш секретарь, которого мы посылаем призвать и набрать в армию некоторое количество пехотинцев на территории Пизы. Вследствие этого мы приказываем всем вам, кто числится в реестрах военной милиции нашей республики, подчиняться означенному Макиавелли так же, как вы подчиняетесь нам…» и т. д.
Теперь Никколо, которому Бьяджо Буонаккорси присвоил звание «главнокомандующего», собирает отряды в Сан-Миньято и в окрестностях Пеши, чтобы затем напасть на пизанские нивы. Речь идет о том, чтобы уничтожить урожай и не позволить врагу убрать его. Эта операция не увенчалась успехом, поскольку уничтожение велось недостаточно энергично, с точки зрения Содерини. И вообще, покуда пизанцы получают помощь от Лукки, Генуи и более-менее открыто от Венеции, всегда готовой ослабить Флоренцию, своего торгового конкурента, их сопротивление трудно сломать. Плотины, перегородившей Арно в районе Сан-Пьетро-а-Градо и закрывшей Пизе выход к морю, было недостаточно для того, чтобы помешать подвозу в город продовольствия. Строят еще одну, на Мертвой реке, а милиция и кавалерия, стоящие лагерем в Сан-Якопо и в Меццане, перекрывают проход через долину Серкьо или через Кальчи.
Никколо успевает везде, даже на канал Озоли, где он и его пехотинцы «с Божьей помощью» смогли «установить три ряда кольев по пятнадцать в каждом ряду, соединенных с железными копьями, дабы пизанцы не могли ни вырвать их, ни сломать». Брод получился таким прочным, что довольный собой и своими солдатами Макиавелли заявляет, что «по нему могли бы пройти и полчища царя Ксеркса».
Милиция и правда держится хорошо. Люди «кажется, вошли во вкус службы», в лагерь из увольнений все возвращаются в назначенный день. Только один капрал вместе с дюжиной подчиненных перешел на службу к венецианцам и пытается с помощью нескольких дукатов спровоцировать беспорядки в отряде. И это не может поколебать веру Никколо в боевой дух милиции, который выше, чем боевой дух наемников, ибо ее поддерживает любовь к родине. Но люди есть люди, и приходится пользоваться и пряником, и кнутом, примерно наказывать предателей и регулярно платить тем, кто верно служит.
Самый тяжелый фронт, на котором сражается Никколо, — это Синьория. Надо беспрестанно напоминать о задержанном жалованье, что часто доводит Макиавелли до отчаяния. Казначей и интендант в одном лице, он должен покупать солому, кирки и лопаты, заботиться о перевозке раненых и о подвозе хлеба: «…Короче, мы сидим без единого сольдо, а нам между тем надо есть!»
В верхах признают, что все заботы о блокаде Пизы лежат на плечах Макиавелли, но с него не снимают и обязанности разведчика и дипломата в отношениях с Луккой и владетелем Пьомбино, который служит посредником между Флоренцией и Пизой.
Никогда еще полномочия Никколо Макиавелли — он сам себе отдает приказы — не были так велики. Это раздражает Аламанно Сальвиати, назначенного в конце зимы военным комиссаром отчасти для того, чтобы облегчить бремя забот Макиавелли, а отчасти в угоду противникам Содерини. «Вы здесь не для того, чтобы приказывать солдатам», — возмущается комиссар. Бьяджо взывает к мудрости Никколо: «Самые могущественные должны быть всегда правыми. Надо оказывать им должное уважение. И ублажать их. Будь немного умнее!» Пусть Никколо напишет комиссару несколько писем, пусть не оставляет без внимания Комиссию девяти: «Все любят, чтобы им курили фимиам и уважали их; это ваша служебная обязанность, а сказать пару добрых слов и разок-другой спросить совета — значит доставить людям удовольствие и получить выгоду». Содерини через Бьяджо тоже призывает Макиавелли к терпению «из дружбы к нему».
