Тогда это «происшествие с гильзами» оказалось для него убедительным «приданым» и послужило путевкой в партизанский отряд. После своего зачисления О Бэк Рён дрался не на жизнь, а на смерть, чтобы отомстить врагу за родителей и братьев, погибших во время карательной операции противника. В первые дни партизанской жизни ему приходилось испытывать невероятные душевные муки. Однажды, при чистке ружья, он произвел шальной выстрел, за что был подвергнут наказанию.
Ротный политрук, объявивший ему взыскание, был шпиком, засланным к партизанам врагом. Пользуясь доверием фракционеров, занимавших важнейшие должности в Восточноманьчжурском Особом комитете и в уездном парткоме, он «дослужился» до должности ротного политрука. Он лез из кожи вон, пытаясь изнутри разложить партизанский отряд.
То взыскание, которое наложил тот шпик на О Бэк Рёна за шальной выстрел, было слишком бесчеловечным и даже, можно сказать, подлым, оно даже не укладывается в обычное человеческое понятие с точки зрения дисциплины и норм морали революционной армии. В качестве наказания ему было приказано проникнуть в Мудань, где располагалась рота марионеточной Армии Маньчжоу-Го, снять государственный флаг, что развевался в центре земляных укреплений, и доставить его в расположение партизанского отряда. Все это было равнозначно приказу идти на риск для жизни, на верную гибель во вражеском стане.
Конечно, все его боевые друзья были уверены, что О Бэк Рён не сможет вернуться живым. Но он благополучно возвратился из Муданя, расположенного в 40 километрах от района дислокации партизанского отряда, с флагом Маньчжоу-Го.
После случившегося тот подлец, носивший маску политрука, всячески ждал удобного случая, чтобы расправиться с О Бэк Рёном. Он даже не разрешал партизанам разбавлять водой кашу при еде. Он сказал: военным не есть суп, питаться только сухими продуктами.
Однажды в роте зарезали корову. Это был редкий случай. Партизанам до чертиков надоели гарниры без супа. Все в роте радовались, что вечером им представится возможность досыта поесть, разбавив кашу супом с говядиной. Но не тут-то было — появился и на этот раз тот никчемный «политрук» и дал распоряжение: не есть суп, а есть только одну кашу и говядину. И обоснование подвел: если, мол, есть суп с говядиной, которой им не всегда доводится полакомиться, то можно заболеть поносом. Итак, бойцы вновь не смогли поесть супа с говядиной, о котором они мечтали.
Ослушавшись распоряжения лжеполитрука, суп съели только О Бэк Рён и еще одни партизан. Незаметно поднесла им это кушанье жена второго старшего брата О Бэк Рёна, которая работала кухаркой. О Бэк Рён ел суп с говядиной за штабелями дров во дворе казармы, как вдруг перед ним появился политрук. Этот случай дал ему повод приклеить О Бэк Рёну ярлык «мннсэндановца». Если бы товарищи по борьбе не поручились за него, он был бы казнен по обвинению в причастности к «Минсэндану»
Позже политрук был разоблачен как шпион и казнен О Бэк Рёном. Командиру взвода было очень обидно и досадно из-за того, что этот подлец, наложив на него взыскание, умышленно отправил его тогда на верную смерть…
Вспоминая обо всем этом, я думал: если я наложу на него сейчас взыскание, то не станет ли оно новой раной в его душе?
— Товарищ командир взвода! — сказал я. — Я благодарен вам — ради моей лошади вы совершили рейд в район, контролируемый врагом. Но нарушение дисциплины — это серьезная ошибка, недопустимая для командира, она не должна больше повторяться. Я отлично понимаю настроение товарищей и не стану отправлять лошадь в поселок. Вы довольны таким решением?
На мой вопрос О Бэк Рён ответил, улыбаясь;
— Да, я доволен!
Он, словно ребенок, прыгал от радости, возвращаясь к месту своего ночлега.
Вот таким коротким замечанием я покончил с тем делом.
И впоследствии белая лошадь верно служила мне.
До сих пор нельзя забыть случай, произошедший в самом разгаре боя за оборону Сяованцина. Тогда враги пробрались и в Хвангаригор, находящийся на краю Лишугоу, убили многих жителей партизанского района. Трупами были покрыты сопки, поля и долины, хижины были сожжены дотла.
Я чуть ли не каждый день командовал боями, скача верхом на лошади, прорываясь сквозь огневую завесу, под градом пуль и осколков снарядов. Если вчера организовывал оборону на Острой горе, то сегодня появлялся на горе Мопанынань для отражения наступления врага, а на следующий день оказывался уже на высоте горы за Лишугоу, где руководил боем с целью прикрытия мирных жителей. Так, мотаясь по дорогам, исколесил всю местность вдоль и поперек. Не раз приходилось переживать смертельные опасности, которые подкарауливали меня на каждом шагу.
Пули и осколки сыпались градом, горело мое пальто — огонь охватил даже шерстяную подкладку. Пламя от горящей ткани представляло смертельную угрозу. Но я не заметил этого потому, что лошадь скакала навстречу ветру, который отбрасывал назад подолы горящего пальто.
О том, какую опасность представляет огонь, я понял лишь тогда, когда лошадь повернула по направлению ветра. Теперь ветер дул мне в спину, раздувал пламя, а мне некогда было снять с себя пальто. Если соскочу с бегущей лошади — разобьюсь о скалу и прощай жизнь! В лучшем случае отделаюсь серьезной травмой.
В столь критический момент лошадь, которая стрелой рванулась вперед, замедлила вдруг скорость перед снежной впадиной и, осторожно подогнув передние ноги, свалилась набок. Я упал с лошади и кубарем скатился в снежный сугроб. Утопая в снегу, я вертелся, кидался из стороны в сторону. Таким о бразом мне удалось загасить огонь на моем пальто и обмундировании.
Пострадала и лошадь. Ее ноги были разбиты и окровавлены. Да, отчетливо понял я, не будь моей белой лошади, я в тот день не мог бы спастись от верной гибели. Хотя я избежал смерти, но получил бы серьезные ожоги, которые врачи считали бы смертельными.
Тогда я не скупился на похвалы в адрес белой лошади, восхищаясь удивительной силой ее предчувствия. Как она могла узнать, что моя одежда охвачена пламенем? Это остается действительно необъяснимой загадкой.
До сих пор я не могу разгадать этот секрет. Если ее необыкновенная способность чувствовать обстановку заключалась в превосходном инстинкте животного, то, спрашивается, на чем же основывалась ее удивительная самоотверженность — спасти своего хозяина, разбив о скалы даже свои ноги?
В народе бытует мнение: «Верная собака и любимый конь». Но я хотел бы несколько перефразировать эту поговорку — «Верный конь, любимая собака».
Моя белая лошадь превратилась в легендарное существо, пользующееся любовью населения партизанских районов. Слухи о белой лошади широко распространились среди населения не только полу партизане к их, но и контролируемых врагом районов, прилегающих к Сяованцину. Даже У Ичэн завидовал, что у меня появилась столь замечательная лошадь.
