Юрий Лапшин - Афганский дневник

Самому нож из нашего штыка недавно подарил капитан И. Гордейчик. Переделываю его сейчас на свой вкус. Командир тоже что-то ударился в ножи. Вручил ему кто-то отличный «Золинген» времен войны. Как сохранился? Заточка как бритва. Изящен как «Паркер» с золотым пером. А тут сегодня ему несут еще и отличного качества английский охотничий или боевой нож. Когда рассматривал, старался, чтобы мои глаза не блестели, как у И. Печерского. И что за мания у нас такая на эти штуки? Пожалуй, для офицера лучший подарок такая железяка. Мужской подарок.

Вечер. За стеной все ходит ходуном. Празднуется свадьба. Все как положено на свадьбе: тосты, крики «Горько!», топот пляски, затем гитара вперемежку с баяном. Афганскую семью создали старший лейтенант Андрей Богдан и Катерина из офицерской столовой. С утра на БТРах вместе с НШ съездили в Кабул, где в посольстве расписались. Вместо подвенечного платья на невесте тулуп. По приезду у входа в модуль их осыпали конфетами и невесть откуда взятой мелочью. И вот теперь торжество. Командир с А. Греблюком, как и положено, во главе стола. Своеобразное освящение церемонии. По существующему положению супруги не могут служить вместе. Но эта пара под такой параграф не подпадает. Еще на совещании В. Востротин дал команду подобрать новобрачным отдельную комнату в модуле. Мол, не так уж часто у нас женятся, чтобы не вручить им их первую «квартиру».

А свадьба, даже такая аскетичная, наверное, в чем-то запомнится даже больше, чем если бы ее праздновали в самом престижном ресторане под звон хрусталя. Вот уж артиллерийского салюта, как сейчас, в Союзе точно ни у кого не будет на свадьбе. Мне сегодня, судя по всему, предстоит бессонная ночь. Фанерная стена, отделяющая меня от ленкомнаты, идеально создает эффект присутствия. Ненавязчивого, правда. За счастье молодоженов можно и пострадать.

Шамиль получил «Красное знамя». Наш маленький вечер, посвященный такому событию, поручили вести как тамаде мне. От такой чести даже посвятил награжденному стихи.

Пришли, наконец, после стольких дней газеты, а писем нет. На кой черт эти политические события, если не знаешь, что в доме творится. Не трогает. Тем не менее, жизнь движется. Колонна дошла до Анавы, выгрузилась и успела до заката вернуться в Джабаль-Уссарадж. Там и ночует на комендатском посту. Завезли в Анаву продовольствие на «дцать» дней. Теперь уже все мысли о том, как их из Панджшера вывести. За время перемирия у них на постах возникло до пяти БК на оружие. Если прибавить ко всему шмотки, оружие и прочее (включая банно-прачечный комбинат, хлебопекарню, личные письма из дома каждого солдата), то получится не так уж и мало.

Сиюминутные хлопоты унижают любое слово, которое со временем, наверное, примет для каждого прошедшего эти места почти мистическое звучание: Панджшер, Анава, Руха, Базарак, Пишгор, Хазара, Шутуль, Арзу, Тавах, Дехи-Нау, Маймазар… Наверное, как ни переворачивай, как ни озвучивай, все равно любое действие, связанное с риском превращения в ничто, в прах и слезы, в пыль и память, действует оглушающе. И заставляет помнить! Для каждого поколения выпал свой Афганистан. Нам достался этот. И честно говоря, по накалу впечатлений рад, что я участник этих событий. Наши месяцы и годы надо для себя засчитывать не за три, а умножая на жизнь. Такого у нас, наверное, больше не будет. Для тех, кто приехал за «Тошибой», это бред. Но больше чем уверен, что даже последняя тварь и рвач хоть раз в своей паскудной престижной жизни почувствует себя ничтожеством. А если и не почувствует, то и думать о нем не стоит.

Развернулся второй круг Хостинских сражений, пошли письма родственников наших погибших солдат. Отец Цветкова прислал сыну свою фотографию с надписью: «В честь моего 55-летия. Чтобы мы с тобой, сынок, счастливо встретились». Надпись датирована 27 декабря, а сын погиб 7 января. С учетом наших расстояний письмо не успело дойти.

Прочитал в кабинете у начальника ПО письмо матери В. Александрова из поселка Изобильное Оренбургской области. Все наши требования о снижении потерь, требования беречь людей бледны, надо бы только зачитать всем письмо матери, потерявшей сына, и больше ничего говорить не надо. Сколько боли. И одновременно много вопросов: зачем, почему, к чему эта дорога, к чему война и потери? Пишет, что прочитала в «Комсомольской правде» статью «Командировка на войну».

Все-таки мы понимаем, но до конца не осознаем силу воздействия печатного слова на массы. Стали более откровенно писать о том, что здесь происходит, и у людей начинает ясно вырисовываться весь авантюризм, вся бездушность этого мероприятия. Вот мать пишет, что через 10 лет скажут, что это было ошибкой — ввод войск. Да уже сейчас об этом можно сказать так. Стронул камень с вершины, пошла лавина, и попробуй останови. С утра передали заявление о том, что переговоры сорваны и вывод войск откладывается на неопределенный срок. Но ведь и настрой населения, который уже определился, это тоже лавина. Как всегда — одни делают ошибки, другие их героически исправляют. А у нас теперь полное неведение и неопределенность.

Завтра должен лететь в Анаву, в основном, чтобы обсудить план вывода батальона из Панджшера. Вроде более или менее определился срок, а теперь опять все повисло в воздухе. И не только со сроком. Много вопросов: что и как вывозить, как списывать, что будем передавать «зеленым» и в каком количестве, будут ли они принимать наши посты и как, будут ли работать вертолеты при снятии имущества и людей с постов и т. д.? Один большой вопросительный знак. Забирать из ущелья надо почти все. И полевые, и очажные кухни понадобятся на Саланге. Даже старые рваные матрацы надо вывозить, чтобы здесь людям было на чем спать. Миллионы выбрасываем на ветер и экономим на матрацах. Списать бы их, но кто даст новые.

Опять показалось солнышко, но холодно. Вчера на горы выпал снег, и опять все вершины в белом саване, а нижняя граница снегов даже ближе к долине, чем в разгар зимы. Эти снега и дышат на нас как снежная королева. Как ни странно, из земли полезла зеленая трава. То тут, то там солидные пятаки зелени. Вспоминаю эту землю летом, и даже не представляется, что из нее вообще что-то может произрастать. А пока воды столько, что не верится, что будут сушь и пыль, ветер и зной и что придется в трусах лежать под кондиционером. Пока ночью сплю под тулупом. Вертолетная лампа «Липа» светит и греет, когда есть нормальное напряжение, а в основном, через пяток минут после включения выбивает предохранитель и гаснет свет.

Комнату начальника ПО А. Греблюка сначала в шутку, а теперь уже почти всерьез, называем ленкомнатой. К вечеру потихоньку все собираются у него, и начинается: чай, шахматы, иногда домино, музыка (то гитара, то магнитофон), болтовня обо всем и ни о чем. Теперь вот Дмитрич создал новую забаву — светомузыку. Сам светится от восторга, показывая всем свое детище. На стенах картины, картинки, развешанные ружья, сабли и кинжалы. На стеллаже кувшины, книги, безделушки. Вид комнаты совсем обжитой. На его фоне у меня жилище аскета. Маленькая казарма. А после появления карт я вообще про себя называю свою комнату Генштабом. Конечно, без истинно высокого смысла этого слова.