С 5 по 14 сентября 1952 года в Большом Кремлевском дворце состоялся XIX съезд ВКП(б).
А.И. Микоян вспоминал: «Накануне XIX съезда партии вышла брошюра Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР". Прочитав ее, я был удивлен: в ней утверждалось, что этап товарооборота в экономике исчерпал себя, что надо переходить к продуктообмену между городом и деревней. Это был невероятно левацкий загиб. Я объяснял его тем, что Сталин, видимо, планировал осуществить построение коммунизма в нашей стране еще при своей жизни, что, конечно, было вещью нереальной».
Адмирал Н.Г. Кузнецов вспоминал: «На XIX съезде партии и знаменитом после него Пленуме ЦК уже все видели, что происходит что-то неладное, что Сталин только подмахивает перечни постановлений правительства. "Тройки" и "пятерки" уже полностью заменили его в практической работе, не решая острых вопросов. В этом "окружении" не было слаженности. Мне приходилось наблюдать работу "тройки": Берия, Маленков и Булганин. Чувствовалось, что каждый тянул к себе, проворачивал то, что ему ближе. Государственного подхода не было. Этим они не помогли Сталину в конце его жизни, а, наоборот, оставили самое тягостное впечатление. Много решений было принято исходя из субъективных потребностей членов "тройки" или "пятерки". Каждый старался протолкнуть дела, которыми он ведал, отталкивая того, кто послабее. Были заметны и острые споры между ними, которые легко мог уловить опытный глаз какого-нибудь старого министра. Что бы произошло, если бы это тянулось долго, предсказать нетрудно. Самые острые проблемы, которые выдвигала жизнь в деле руководства страной, не решались, и никто не чувствовал ответственность за это».
В ночь с 1 на 2 марта у Сталина на даче произошло кровоизлияние в мозг (инсульт). 5 марта 1953 года, в 21 час 50 минут на 74-м году жизни он скончался. Его мумию 9 марта положили в мавзолее рядом с мумией Ленина. В хрущевские времена ее вынесли из мавзолея и перезахоронили в земле на Красной площади.
8 января 1937 года состоялась беседа Сталина с германским писателем Лионом Фейхтвангером. Фейхтвангер восторгался его личностью: «Сталин выделяется из всех мне известных людей, стоящих у власти, своей простотой. Я говорил с ним откровенно о безвкусном и не знающим меры культе его личности, и он мне так же откровенно отвечал. Ему жаль, сказал он, времени, которое он должен тратить на представительство. Это вполне вероятно; Сталин – мне много об этом рассказывали и даже документально это подтверждали – обладает огромной работоспособностью и вникает сам в каждую мелочь, так что у него действительно не остается времени на излишние церемонии. Из сотен приветственных телеграмм, приходящих на его имя, он отвечает не больше чем на одну. Он чрезвычайно прямолинеен, почти до невежливости, и не возражает против такой же прямолинейности своего собеседника. На мое замечание о безвкусном, преувеличенном преклонении перед его личностью он пожал плечами. Он извинил своих крестьян и рабочих тем, что они были слишком заняты другими делами и не могли развить в себе хороший вкус, и слегка пошутил по поводу сотен тысяч увеличенных до чудовищных размеров портретов человека с усами,
– портретов, которые мелькают у него перед глазами во время демонстраций… Всю эту шумиху он терпит, заявил он, только потому, что он знает, какую наивную радость доставляет праздничная суматоха ее устроителям, и знает, что все это относится к нему не как к отдельному лицу, а как представителю течения, утверждающего, что построение социалистического хозяйства в Советском Союзе важнее, чем перманентная революция».
В Большом театре 27 января 1939 года состоялась премьера оперы «Иван Сусанин» (сокращенный вариант оперы М.И. Глинки «Жизнь за царя»). Начальник охраны Большого театра А.Т. Рыбин вспоминал о событиях, предшествовавших премьере: «Главный дирижер С. Самосуд, режиссер Б. Мордвинов, поэт С. Городецкий, писатель М. Булгаков, художник П. Вильямс и балетмейстер Р. Захаров начали репетировать „Ивана Сусанина“. Задача состояла не только в том, чтобы вернуть на сцену гениальное произведение М. Глинки, но и показать патриотизм русского народа, при столкновении с которым неизбежен крах любой вражеской интервенции. Однако в Комитете искусств финал предложили ставить без „Славься“. Самосуд заявил, что без этого гимна не может быть оперы. Разгоревшийся спор достиг Кремля. Послушав репетицию, Сталин удивился:
– Как же так без "Славься"? Ведь на Руси тогда были князья, бояре, купцы, духовенство, миряне. Они все объединились в борьбе с поляками. Зачем же нарушать историческую правду? Не надо.
В первом варианте финала у Спасских ворот стоял макет памятника Минину и Пожарскому. Народ перед ними славил победу. Во втором варианте Минин и Пожарский выходили с народом из Спасских ворот. Посмотрев это, Сталин предложил, чтобы победители, в полном соответствии с историей, выезжали из ворот на конях. Дополнительно следовало поставить на колени побежденных шляхтичей, бросив их знамена к ногам победителей. Еще предложил сократить сцену, в которой дочь Сусанина Антонида и его приемный сын Ваня оплакивали на площади смерть отца. Сталин признал, что это – тяжкое горе, но оно – личное. В целом же весь русский народ одержал победу. Следовательно, пусть ликует как победитель!»
В 1990-е годы, когда историки, публицисты и политики с каким-то кровожадным сладострастием упивались ненавистью к «сталинской эпохе» (для большинства жителей России это время было не «эпохой сталинизма», а годами жизни их родителей, бабушек и дедушек), в противовес политическому лизоблюдству стали популярными легенды, возвеличивающие «пламенных революционеров» и их деяния. Так к 50-летию и 55-летию Победы появилось множество публикаций, где утверждалось, что в годы борьбы с фашизмом советские руководители, особенно высшие военачальники, открыто исповедовали православную веру, что на фронтах свободно совершались молебны, панихиды, крестные ходы…
«Из Владимирского собора вынесли Казанскую икону Божией Матери и обошли с ней крестным ходом вокруг Ленинграда – город был спасен». «Знаменитая Сталинградская битва началась с молебна перед Казанской иконой Божией Матери, и только после этого был дан сигнал к наступлению. Икону привозили в самые трудные участки фронта». «Чудотворная икона Тихвинской Божией Матери из храма Тихона в Алексеевском была обнесена самолетом вокруг Москвы. Столица была спасена». «Вся Россия молилась тогда. Молился даже Иосиф Сталин.
Об этом есть свидетельства». «Сталин, взяв митрополита под руку, осторожно, как настоящий иподиакон, свел его по лестнице вниз». «Наступило время возвращения веры на Русской земле».
