Наступила ночь. Все готово к боевому вылету. В далекой темноте притаилось разбойничье логово финских захватчиков. В ночном мраке непрестанно движутся оттуда отряды маннергеймовских вояк с вооружением и техническими грузами. Они идут на подкрепление ответственного участка фронта.
Белофинское командование, уверенное, что советские бомбардировщики не рискнут появиться в столь темную и облачную ночь, торопится использовать благоприятное для них время.
И вдруг - дрогнула земля. Ослепляя на миг багровой вспышкой пламени, раздается оглушительный взрыв. За ним второй, третий, еще и еще… Земля гудит и стонет.
Огненный шторм проносится над гнездом врага. Рушатся здания военных складов, взлетает в воздух вокзал. Все охвачено морем огня.
Финские вояки ошеломлены до того, что открывают зенитный огонь лишь тогда, когда советские ночные бомбардировщики, выполнив свой долг, уже далеко на обратном пути.
Сколько радости, ликованья при встрече боевой группы на нашем аэродроме. Еще бы! Первый вылет, да еще ночью, при сплошной облачности, над мало изученной местностью, и со столь успешными результатами.
Боевой почин сделан. Вслед за тем наступает фронтовая страда. Самолеты вылетают беспрестанно десятками, двадцатками и более многочисленными группами. Летят ночью, в вечерние сумерки, на рассвете, в любую погоду.
Хорошо помню боевой вылет в начале марта 1940 года.
Перед нашей частью была поставлена очень серьезная задача. И всю группу я повел сам вместе со своим штурманом и воздушными стрелками.
Никак, вероятно, не ожидали финны в своем глубоком тылу удара с воздуха. Туда мы вылетели ясным морозным утром большой группой самолетов. До этого [150] времени наши бомбардировщики еще не делали налета на этот населенный пункт.
Ранее малозначительный городишко теперь стал важной базой сосредоточения войск. Тут разместился, по данным разведки, штаб крупной войсковой части, стали накапливаться резервы. И вообще в этом районе белофинны окопались, чувствовали себя в безопасности и обнаглели до крайности. С этим наше командование решило покончить. Самолеты шли сомкнутым строем, на высоте 1700 метров.
Эта высота была взята как наиболее подходящая для этого полета, главным образом, с целью более точного бомбометания.
Обычно наши самолеты шли на высоте от трех до четырех тысяч метров, и белофинны уже приноровили свои зенитные батареи к такой высоте.
В этом полете решено было пройти, во-первых, абсолютно внезапно, и, против обычного, днем, а, во-вторых, на непривычной для противника высоте. Пока зенитки перестроятся, мы проскочим и сбросим бомбы точно на цель. Таков был расчет.
И вот корабли, описав за ведущим пологую дугу разворота, заходят на цель. Она была уже отчетливо видна. Как вдруг, появились первые выстрелы зениток противника. Оказалось, что зенитные орудия белофиннов, над которыми мы рассчитывали пройти на высоте 1700 метров, были установлены, в большинстве своем, на вершинах сопок, и поэтому фактическая высота нашего полета была значительно меньше. По мере приближения к цели зенитный огонь предельно усиливался.
Я встревожился. Шутка ли! Сами того не ожидая, мы дали белофиннам козырь в руки. Но не возвращаться же не солоно хлебавши! Быстро принимаю решение: бомбить на форсированной скорости, не меняя взятой высоты.
Мой штурман, человек большого опыта и знаний, педантично точный и исполнительный, немедленно углубился в проверку расчетов, впился глазами в свои приборы.
Между тем до цели оставалось совсем немного. Зенитки врага уже обнаружили нас и встречали пока еще [151] беспорядочным, но очень сильным огнем. В прозрачном морозном воздухе, точно комки ваты, то и дело возникали белые облачка дыма от разрывов зенитных снарядов. С каждой минутой их становилось все больше и больше. Глаза не успевали отмечать бесчисленные огневые вспышки.
Напряжение было огромное. Несмотря на сильный мороз, во рту пересохло, пот лился градом. Помню, из-под шлема выбилась на лоб прядь волос. Мгновенно став влажной, она вскоре замерзла и превратилась в колючий ледяной хохолок, по которому, как по желобу, стали стекать капельки пота на кожаную куртку.
Но вот и цель. Сейчас она будет под нами. Пора бомбить.
Я бросаю нетерпеливый взгляд на штурмана и к ужасу обнаруживаю, что он попрежнему углублен в свои расчеты. Его наклоненная, спокойная фигура выглядела в эти напряженные минуты как-то странно. Он продолжал рассчитывать, видимо, не замечая того, что творилось вокруг, что в нескольких метрах от нас рвутся снаряды и осколки обильно падают на машину.
Я окрикнул его. Он поднял на меня свои спокойные глаза и неторопливо ответил:
- Прошу простить, товарищ командир, но что-то мне не нравится заход. Разрешите зайти еще раз на цель.
Пока я налаживал отстегнувшийся микрофон, чтобы выругаться и предложить скорей сбросить бомбы, цель уже оставалась позади. Делать нечего - идем на второй заход. Делаем полкруга над районом цели. Это занимает четырнадцать минут. Четырнадцать минут под непрерывным, бешеным огнем. Оглядываюсь назад. Не иначе, думаю, есть уже сбитые машины. Но удивительная удача: замыкающий по радио докладывает, что все, как один, самолеты целы. Идут строем, по звеньям, слегка растянувшись.
Но вот разворот - и заход на цель. На этот раз курс проложен абсолютно точно. Дана команда бомбить.
Проносимся над обалдевшими от нашей дерзости финнами и сбрасываем с полным эффектом на намеченные объекты свой бомбовой груз. [152]
Возвращаемся в отличном настроении. Хотя и несем на машинах множество пробоин, но идем все вместе, без потерь.
Вскоре встреча на аэродроме. Радость друзей, поздравления. Задача выполнена отлично. Белофинское логово разбито, множество очагов пожаров. Испытываем глубокое удовлетворение: слетали хорошо.
Нет и не может быть пощады никому, кто посмел посягнуть на нерушимость границ нашей Родины! [153]
Самолеты летят в бой
Двадцать второго июня 1941 года на рассвете меня разбудил неожиданный телефонный звонок. Он дребезжал долго, зло, настойчиво. Чертовски не хотелось просыпаться. Впервые за весь месяц после напряженных ночных полетов удалось как следует заснуть. Но звонок продолжал яростно трещать. Я нащупал стоявший у постели телефон и снял трубку. В тот же миг меня словно окатило ледяной водой: звонила Москва. Началась Великая Отечественная война.
Сон сбило мгновенно. Лихорадочно переспрашиваю. Разум не в силах сразу воспринять ошеломляющее сообщение.
