Без суеты, сосредоточенно, четко движутся в этом хаосе звуков люди: механики, техники, оружейники готовят новую группу самолетов к вылету. Боевые экипажи тут же: летчики, штурманы, стрелки-радисты. В кинематографическом свете прожекторов их лица выглядят призрачно-бледными, как на экране. Меховое обмундирование [157] - шлемы, комбинезоны, мохнатые унты - делает их фигуры причудливыми. Будто в эту теплую ночь пришли неожиданно обитатели ледяных просторов арктики. Но там, на высоте, куда сейчас пойдут машины, пожалуй, будет не теплее.
Я стою несколько поодаль с группой командиров, слушаю последние донесения и смотрю на лица людей, уходящих в полет. Вот сейчас они взлетят и уйдут в ночь, в бой. Сколько раз уже провожал я своих питомцев. Трудно счесть. Но я не помню, чтобы, напутствуя, я когда-нибудь мог заметить хотя бы тень малодушия или страха на их лицах. Всякий раз глаза мои встречались со взглядом твердым, уверенным, полным решимости.
Было радостно, сердце наполняла гордость за чудесное крылатое племя, выращенное нашей страной.
Но вот сказаны последние нужные слова, закончены все приготовления. Экипажи расходятся по своим кораблям. Могучие машины, бороздя землю, бегут к стартовой линейке. Стартер дает команду на взлет, - и стальные птицы взмывают в воздух, серебрясь в лунном сиянии ночи. Пологий разворот и, тая в прозрачной дали, боевые эскадрильи уходят на запад.
Я ворочаюсь на узком диване в своей рабочей комнате на командном пункте. Сейчас затишье. Можно часок отдохнуть. Но куда девался сон? Глаза упорно тянутся к стрелкам часов. Время идет нескончаемо долго. Четыре. Значит, скоро у цели. Как-то будет там? Все ли Задастся, как намечалось? В назначенном ли пункте присоединились истребители? Сумеют ли пройти экипажи вслепую самый опасный отрезок пути? Ведь там низкая сплошная облачность. Это и хорошо, и плохо. Вывалиться из облаков на врага, - удачный маневр. Но тут нужна предельная точность…
Чем ближе к часу возвращения из боя - тем больше напряжение и тревога. Под конец нехватает терпенья оставаться на командном пункте, и мы - я и мои помощники - возвращаемся на аэродром. Здесь также царит нетерпение и тревога. Техники, механики, бойцы наземной службы, - все, кто готовил и отправлял машины, - ждут. Иные лежат в траве и переговариваются шопотом. Другие заняты делом, чтоб время шло скорей. У всех одна мысль: как там, все ли удачно? [158]
Наибольший накал на радиостанции. Склонившись над аппаратурой, радисты усиленно ищут в эфире свои самолеты.
- Та-а, та-а, та-та-та, - выстукивают морзисты, посылая во все стороны условные позывные. На них должны ориентироваться радисты самолетов, по этой звуковой дорожке машины должны прилететь на аэродром. Но лица радистов попрежнему хмуры и упрямо-сосредоточены. Приема нет. На позывные никто не откликается.
Вдруг кто-то из них дергает плечом, будто от электрической искры. Кивнув торопливо соседу, он шепчет в азарте: «Стой, слышу». В тот же миг замирают все кругом.
- Слышно, слышно, - переходит из уст в уста.
Весть мгновенно облетает всех. Вскоре на аэродроме движение, суета. Пущены в ход бинокли, к глазам приставляются козырьки ладоней. Все ищут в уже совсем светлом, нежно розовом от восходящего солнца небе заветную точку, далекий силуэт самолета.
Но вот кто-то первый улавливает смутный отдаленный гул. Все ясней он и ближе. Общее нетерпение достигает предела. Наконец, вдали показывается черная точка. За ней еще и еще…
- Летят… Топают, - слышны громкие восклицания.
Это техники, мотористы, оружейники, - все, кто оснащали в бой грозные машины, - встречают свои детища подобно счастливым матерям, дождавшимся возвращения своих первенцев.
Один за другим приземляются самолеты. Во что превращены их стройные, совсем недавно нарядно сверкавшие свежей покраской камуфляжа крылья, фюзеляжи. Иные принесли свыше двух сотен пробоин. Среди них осколочные, бронебойные различного калибра. А есть и зияющие рваные дыры от прямых попаданий зениток.
Глядишь и просто диву даешься, как живуча эта чудесная машина, как могла она снести такой удар!
Снова людно, шумно, оживленно на летном поле. Хлопочут возле кораблей, вновь ставших на свои якорные стоянки, бойцы аэродромной службы.
Один за другим выходят из своих боевых машин экипажи, разминают отекшие ноги, жмут любовно протянутые руки встречающих друзей, торопливо затягиваются долгожданной папиросой. [159]
Торопливый подсчет еще до рапорта командира группы радует. Завтра в сводке информбюро прозвучит на всю страну лаконичное: самолеты Н-ской авиачасти вернулись на свою базу. Как много будут значить для нас эти скупые слова…
Невольно режет по сердцу ворвавшийся в эту многоголосую оживленную суету мрачный, всем знакомый сигнал «санитарки». Она остановилась около семерки. Кто был на седьмом самолете? Быстро припоминаю состав боевого экипажа: летчик Буданцев, штурман Корин, стрелок-радист Морозов.
«Кто же из них? Жив ли?» - проносится в голове.
Через короткое время начальник санитарной службы докладывает: тяжело ранен прямым попаданием штурман.
Корин? Весельчак, балагур, красавец Корин? Тяжелое известие омрачает настроение.
Подъезжаю к самолету Корина. Его самого уже нет, увезли в лазарет. Возле корабля, сплошь покрытого пробоинами, в группе товарищей нервно курит летчик Буданцев. Лицо его бледно, покрыто копотью, рукав комбинезона разорван, пальцы левой руки замотаны шарфом, на котором пятна почерневшей крови. Увлеченный рассказом, он не сразу видит меня, потом смолкает, вытягивается во фронт. Лицо совсем юное, худощавое. Из-под шлема, сдвинутого на затылок, видны слипшиеся от пота льняные, как у детей, волосы.
Я прошу повторить рассказ. Стараясь говорить сжато, по уставу, Буданцев в нескольких фразах рисует картину боевого вылета семерки. Как все скромно, как скупо в его рассказе. И как уже стало привычно восприниматься подлинное геройство. Слушаю Буданцева и ловлю себя на этой мысли. Почему это так? Да потому, отвечаю сам себе, что героизм стал стилем нашей авиации, что рассказ о Корине есть только вариант ежедневного и многократно повторяющегося. Поступок его, поистине достойный памяти потомков, сегодня на фоне массового героизма наших войск, почти «нормальный» эпизод. Выпестованный Родиной, воспитанник ленинско-сталинского комсомола, героической армии советского народа - мог ли он поступить иначе?
Вот что рассказал Буданцев. [160]
Штурман Корин привел корабль точно, на цель. Бомбежка объекта - скопление мотомеханизированных частей противника - прошла отлично. Экипаж с радостью наблюдал эффект своей работы - море огня под собой. Как спичечные коробки, взлетали в воздух фашистские машины.
