— Я — Тесла! Никола Тесла! Я хотел взглянуть на молнии. Я изучаю молнии.
«Это полезно».
В следующее мгновение мои ноги коснулись земли, и я упал на траву. Туман разом растворился, в небе заиграло солнце, и, отдышавшись, я обнаружил, что лежу на просторном скалистом уступе, сплошь покрытом густой травой. Я схватился за стебли как за самое дорогое, что есть в жизни.
Скоро страх ослаб. Я огляделся, потом сел. Внизу на дне ущелья бурлила река. Я прикинул, что меня ждало, упади я туда. Этот трюк мог оказаться смертельным.
Но как я оказался на уступе?
И этот глаз? И вопрос — кто ты?
Вдруг издалека словно эхом откликнулось — «а ты?»
У меня на голове волосы зашевелились. В буквальном смысле. Следом долетело:
«Я — Облако. Изучай молнии. Я разрешаю».
После долгой паузы, прерываемой покашливанием и курением, старик продолжил ослабшим голосом:
— Первое, что пришло мне в голову, когда я выбрался на кромку откоса, — это связь моего бреда с грозовыми явлениями. Воздух был наэлектризован до такой степени, что не только мне, но и всякому чувствительному человеку могло привидеться что угодно.
Старик курил долго, никто из потомков не посмел нарушить это молчание, хотя времени у нас было в обрез.
Часы, если не минуты.
Наконец он подал голос:
— Это был не бред. Это была явь самого жуткого, самого отвратительного толка. Я знаю, о чем говорю, ведь мне с детства была предназначена стезя священника.
Он подался вперед и громко прошептал:
— Меня окликнул дьявол!
Затем откинулся на спинку, поправил плед на коленях и уже более спокойным голосом продолжил погромче:
— Это приключение смущало мне душу и во время аудиенции у короля Александра, и во время чтения поэмы, написанной в мою честь. То, что происшествие в горах являлось следствием помутнения рассудка, страдающего по причине смерти матери, отрицать нельзя. Но помутнение было настолько явным и спасительным, что мне долго не удавалось свести его к бреду или случайности.
Как быть?
Сначала я намеревался написать письмо сэру Уильяму Круксу. Внести, так сказать, свой вклад в его коллекцию «общения» с духами. Однако что-то во мне резко возражало. Возможно, меня удерживали воспоминания юности, ведь я уже встречался с этим чудовищным зраком.
Потомки затаили дыхание.
Старик пояснил:
— В болезненных видениях, не дававших мне покоя после смерти Дани.
И позже.
Глаз и тогда беседовал со мной. О чем, не скажу. Если открою, вы такое насочиняете, что клеймо инопланетянина или бомбардировка Подкаменной Тунгуски покажутся потомкам детским лепетом.
Это страшит меня больше, чем микробы.[41]
Была еще одна загвоздка, особого, я бы сказал — рационального толка.
У меня были веские основания не соглашаться с Круксом, утверждавшим, что в мир сверхъестественный, существующий «за» или «параллельно» реальности, можно проникнуть с помощью «сверхчувственного восприятия», «телепатии», «экстрасенсорики», то есть чего-то такого, что от рождения заложено в каждом человеке.
Тезис, будто в человеке может присутствовать что-то большее, что необходимо автомату для выполнения той или иной функции — тем более некое «злое» начало, — всегда вызывал у меня сомнение. Каждое живое существо является механизмом, вовлеченным в круговорот Вселенной. Сила, неназванная, неумолимая, пропитанная электричеством, изрыгающая молнии, помещалась не в человеке, какими бы паранормальными способностями тот ни обладал, а вне его.
Задумайтесь, почему, например, люди не говорят о зле в отвлеченной форме, как об округлости или шероховатости? Почему мы всегда соединяем его с неким персонажем? Существует понятный всем ответ: как показывает практика, причиняемое зло часто представляется нам «кем-то», но этот «кто-то» не из людей. Этот невидимый, выдающий себя своей изобретательностью в издевательских каверзах, именуется дьяволом. Можно также добавить, что многие люди видели это существо, несмотря на его бесплотность, и видели все одинаково — в виде некоего живого, действующего объекта. Иногда с рогами и копытами, иногда в форме отвратительного зверя, иногда в виде преувеличенного человеческого органа.
Задайтесь вопросом: почему универсалия, символизирующая зло, персонифицирована? Почему, скажем, англичане не удовлетворяются словом «evil» («зло»), а сплошь да рядом присоединяют к нему букву «d», чтобы получилось конкретное существо «devil» («дьявол»)?
И эта сила спасла меня от смерти?!
Старик погрузился в мир иллюзий:
— С ужасом я вскоре справился. Неостановимая работа мысли вернула мне бодрое состояние духа. Это лучшее целебное средство на свете! Мне в руки попал удивительный факт, его следовало хорошенько обдумать и, конечно, попытаться применить к делу. Изобрести что-нибудь этакое, чтобы впрячь дьявола в работу. Например, заставить его передавать энергию без проводов.
Но до того была Колумбова выставка, обуздание мощи Ниагарского водопада. Начнем, пожалуй, с выставки.
А теперь вон!
Спровадив потомков, старик отправился мыть руки. За чистотой кожи он следил неукоснительно, в каждом отеле требовал по 18 полотенец в день.
В человеческом плане история электрификации планеты представляет собой неиссякаемый источник сюжетов, спаянных страстями такого высокого накала, которого бы хватило на сотни театральных постановок или киношных боевиков. Процесс насыщения электричеством экономики, быта, досуга и войны явился поворотным моментом на пути к осуществлению самой заветной задумки человечества — овладению дьявольскими природными силами.
Драма Теслы — один из самых захватывающих эпизодов этой человеческой комедии, всегда сопутствующей историческому действу. На фоне гигантской схватки приоритетов и капиталов сваливать на мистику собственные разочарования представлялось нам проявлением слабости, что в общем-то было несвойственно нашему герою. Он умел выкручиваться из любых положений. Ему хватало энергии и ума добиться своего.
С другой стороны, Теслу можно понять. Вряд ли ему доставляло удовольствие наблюдать, как умные, талантливые, но беспринципные люди тратили свои силы на доказательства никчемности и практической бесполезности его изобретений, а другие умные и не менее талантливые люди не жалели миллионов, чтобы любыми, пусть даже и запрещенными, путями свести счеты с изобретателем.
Одним из таких высоколобых специалистов был иммигрант из Германии Карл Протеус Штейнмец. Карлик с отчетливо выпиравшим горбом, он придерживался социалистических убеждений, из-за которых ему пришлось покинуть родину. В Соединенных Штатах под влиянием своего характера (а характер, по-видимому, был и склочный, и изгибистый) Карл Протеус сразу ввязался в драку, начавшуюся в связи с электрификацией Северной Америки.
